Имя Дмитрия Александровича Клеменца стоит в одном ряду с такими деятелями революционного народничества 70-х годов XIX века, как П.А. Кропоткин, С.М. Кравчинский, С.Л. Перовская. Они воспринимались современниками и последующими поколениями не иначе как в ореоле революционной романтики. Но канонический налет порой мешал увидеть их живые лица.

Клеменц вступил на путь общественной борьбы еще на студенческой скамье. Для него, как и для тысяч молодых современников, выбор этого пути определялся идеальными мотивами служения народному благу. Ради этого они готовы были пожертвовать карьерой, личным благополучием, даже отказаться от творчества, ибо считали, что истинный интеллигент не вправе предаваться роскоши творчества научного или художественного, пока в мире царят зло и несправедливость. А это были люди, щедро наделенные талантами. Из плеяды революционеров 70-х годов, к которым принадлежал и Клеменц, вышли выдающиеся ученые, писатели - П.А. Кропоткин, Н.А. Морозов, А. Бах, С.М. Кравчинский, В.Г. Короленко, Н. Кибальчич. И на фоне этих ярких имен Клеменц занимал едва ли не самое заметное место. По единодушному признанию современников, он выполнял в народнической партии функцию ее умственного центра. Глубокий аналитический ум ученого, эрудиция, острое перо публициста - эти качества предопределили исключительное влияние Клеменца на духовные настроения молодежи. Его ставили в один ряд с такими властителями умов, как А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский.

Удивительное обаяние его личности вынуждены были признавать даже люди, стоявшие на противоположных с революционерами идейных позициях. Клеменц в равной мере притягивал к себе самых разных людей - от простого сермяжного крестьянина до академика и министра, от либерала до монархиста. Он прошел путь от революционера, одного из самых опасных врагов трона, до действительного статского советника, первого директора музея, посвященного императору Александру III.

В начале 70-х годов он один из первых указал демократической молодежи путь в народ. Искреннее убеждение своей юности в громадном творческом потенциале русского народа, реализовать который возможно только через просвещение и приобщение его к благам цивилизации и культуры, он пронес через всю свою жизнь. Это убеждение он пытался претворить словом и делом. Клеменц был известен как автор многочисленных агитационных, популярных в свое время и среди революционеров, и среди крестьян произведений. Он редактор и сотрудник революционных народнических изданий "Вперед!", "Община", "Земля и воля".

Но Дмитрий Александрович был не только теоретиком и агитатором, но и прекрасным организатором, практиком. На его счету - несколько дерзких акций по освобождению из тюрем и ссылки своих товарищей, которые произвели среди жандармов большой переполох. Дважды Клеменц делал попытки освободить из сибирской ссылки Н.Г. Чернышевского. Почти на протяжении десяти лет ему удавалось морочить своих преследователей, уходить от засад, скрываться. Его конспиративный талант почитали сами жандармы, и когда в 1879 году он был наконец арестован, то долго не могли поверить, что удалось схватить неуловимого Клеменца.

В 1881 году Клеменц был приговорен к пяти годам административной ссылки в Сибирь. Сравнительно "мягкий" приговор объяснялся тем, что пропагандистская деятельность, которая в основном инкриминировалась ему, на фоне усиливавшегося народовольческого террора в известной мере утратила в глазах правительства свою опасность.

Первоначальным местом ссылки Клеменцу была назначена Якутская область, но в 1882 году ему удалось добиться замены его на Минусинск. И хотя условия жизни здесь были несравненно легче, все же он тяжело переживал отрыв от привычной среды. Постепенно ему удалось преодолеть психологический барьер. В ссылке он нашел новое поле для приложения своих творческих сил и общественных устремлений. В 1883-1886 годах Клеменц совершает ряд экспедиций по поручению Западно-сибирского отдела РГО, в результате которых был обследован обширный район верхнего течения Енисея, бассейн р. Томи и южная часть Кузнецкого Алатау. Исследования дали ценный материал для географической и геологической характеристик района. Его данные были опубликованы в изданиях РГО и впоследствии были использованы известным австрийским ученым Зюсом в его капитальном труде о геологическом строении Земли "Лик земли" (Вена, 1901).

Экспедиции по Минусинскому округу определили дальнейшее направление его научной работы. Клеменц вошел в науку как оригинальный исследователь русского и коренного населения Сибири. Свою первую крупную научную работу "Древности Минусинского музея" (Томск, 1886) он написал в Минусинске. Она была задумана как каталог археологической коллекции музея. Но в процессе работы автор вышел за рамки первоначального замысла, создав вполне самостоятельное в научном плане исследование, в котором дана оригинальная классификация археологического материала и высказан ряд глубоких мыслей об этнической истории древнего населения Сибири.

Книга принесла Клеменцу известность в научных кругах. Видный российский историк и этнограф А.Н. Пыпин видел в создании научного труда такого высокого уровня в нелегких условиях провинции научный и гражданский подвиг.

В 1886 году Клеменц провел обследование обширного золотопромышленного района, включавшего Ачинский и Минусинский округа, а также прииски Южно-Енисейской тайги и Кузнецкого округа Томской губернии. Работа финансировалась известным промышленником и меценатом И.М. Сибиряковым. Клеменц собрал уникальный материал по 285 приискам, характеризующий технико-экономическое состояние золотопромышленности и положение рабочих. Материалы экспедиции были обобщены и подготовлены к печати в рукописи "Об экономическом положении приисковых рабочих". И хотя рукопись осталась неопубликованной, все же важно то, что Клеменц первым, задолго до появления труда известного историка В.И. Семевского, поставил эту проблему на почву серьезного научного анализа.

Клеменц многое сделал для изучения экономических и природных ресурсов Енисейской губернии. При обследовании Канского и Ачинского округов он одним из первых указал на необходимость промышленной разработки местных угольных месторождений. Ученый широко пропагандировал идею развития судоходства в верхнем Енисее для расширения торгово-экономических связей с Монголией. Это, по мысли Клеменца, должно было не только расширить связи рыночные, но и дать толчок для развития местной обрабатывающей промышленности.

Большая заслуга принадлежит Клеменцу в развитии музейного дела и в Сибири, и в Енисейской губернии. Он пропагандировал создание музеев в печати, помогал советами и практическим участием в создании музейных экспозиций в Минусинске, Красноярске, Ачинске, Кяхте, Якутске. И когда стал директором самого крупного этнографического музея в стране, он не прекращал оказывать поддержку сибирским музеям. Возглавив в музее отдел по сибирской этнографии, Клеменц курировал организацию научных экспедиций. Так, при его непосредственном содействии была проведена экспедиция Ф. Кона по обследованию коренного населения Урянхайского края (Тува), давшая блестящие результаты. Клеменц помогал в научной работе А. Макаренко, В. Арефьеву, М. Овчинникову в изучении археологических памятников, этнографии и фольклора в Енисейской губернии.

Велика роль Дмитрия Александровича в развитии сибирской печати. Он не только корреспондировал, но и редактировал некоторое время "Сибирскую газету" и "Восточное обозрение", определявшие общественный климат в Сибири. Клеменц был любимым автором сибиряков. В его статьях, очерках, фельетонах читатель всегда находил отклик на самые жгучие вопросы русской жизни. Клеменц был и блестящим мастером художественного слова. Его рассказы и повести о жизни простого сибирского люда будили в читателе трогательные симпатии к простодушным героям, сострадание к горькой доле переселенца, оторвавшегося от родных корней, ссыльного, прозябающего в нужде. Они не оставляли человека равнодушным, потому что автор вкладывал в свои произведения беспокойное сердце, открытое для всего, что волновало русское общество. Подводя итоги своей 12-летней работе в сибирской печати, Клеменц мог с полным правом сказать: "Мы пустяков не писали, писали о жгучих язвах страны".

В 1897 году Дмитрий Александрович покидает Сибирь. С 1900 года он возглавил работу по созданию первого национального этнографического музея. Это было одно из самых масштабных научных начинаний в развитии отечественной этнографии и музееведения. И хотя оно патронировалось канцелярией императорского двора, Клеменцу удалось вывести дело за рамки казенного направления, сделав музей подлинным научным центром. До последних дней своей жизни ученый не оставлял исследовательской работы. Он умер 8 января 1914 года. Смерть его была воспринята как большая утрата для российской науки и культуры. "Борозда, проведенная им в русской жизни, глубока, - писалось в одном из некрологов, - влияние на окружающую среду велико. Он жил и умер большим человеком, крупной величиной в общественном и научном отношении".

Несмотря на сложные повороты в своей жизни, Дмитрий Александрович всегда оставался страстным искателем истины, открывающей путь к обществу, устроенному на началах справедливости и добра.

В Сибири, более свободной по духу и нравам, чем Западная Россия, молодежь имела возможность свободного выбора спутника жизни. Но важнейшим условием создания семьи являлась все же хозяйственная целесообразность. Так, исследователи отмечали, что по документам XVIII-начала XIX вв. часто возраст невесты был больше жениха: семья старалась "заполучить" прежде всего работницу в дом.

В Енисейской губернии в ряде мест был распространен обычай формального похищения невесты. М.Ф. Кривошапкин, описывая этот обычай, замечал, что, договорившись по согласию, жених "похищал" невесту. Мать невесты сказала при этом: "Как в глаза людям смотреть. В чужой дом, поди, дочь отдаю. Своими руками отдать, что ли. У нас ей хуже живется?" После "похищения", правда, невеста возвращалась (обряд соблюден), а затем начинался ритуал сватовства.

Сватунья от имени жениха шла сватать невесту. На первой ступеньке крыльца она говорила: "Как твердо и крепко стоит нога моя, так будет крепко и твердо слово мое. Чтоб что я думаю, то и исполнилось". Становились на ступеньку только правой ногой. Сватать мог и сватовщик. Пройдя в избу, сватунья садилась под матицу, на скамью. ("Под матицу не сядешь - в новой семье связи не будет", - говорили в Сибири). Матица дом вяжет, а скамья должна быть продольная, а не поперечная, иначе жизнь поперек пойдет!

Сначала разговор "ни о чем", а потом: "Я к Вам пришла не пировать, не столовать, а с добрым делом, со сватаньем! У Вас - невеста, а у меня - жених. Станете-ка родство заводить!" Отец отправлял мать за загородку, в куть к невесте - дело-то девичье. Невеста в Сибири была вольна выбирать: могла отказать. Отец в таком случае говорил: "Молода ведь, хочет побыть в девках, отцу-матери поработать, ума-разума накопить". Или мог сказать: "Ждите до проку (т.е. через год)". В случае согласия сватунье передавался платок невесты. Все "переговоры" вел отец невесты.

Затем назначался заранее особый день рукобития. В этот день отец, мать жениха и сватунья шли в дом невесты, "удостоверялись", что невеста именно та, что нужна их сыну, и скрепляли рукобитием важное событие. Это был старинный обычай народной "скрепы" серьезного дела. Отцы били по рукам: "Господи, благослови, в добрый час". Молились. Отец благословлял невесту. Затем пили по рюмочке "разъездной", а невеста с подругами проводила ночь "в рыданиях и причитаниях": пели песни "с упреками и слезами" за то, что "отдают в чужой дом".

На смотренье, через сутки, встречались "впервые" невеста с женихом. Здесь были родные, крестные родители. Приглашали: "Беседовать просим". На столе вино, лакомства. "Вот смотрите нашего жениха, а нам кажите невесту свою", - говорила крестная мать. Невеста и жених становились на одну половицу под руку: ближе к образам жених, а к двери - невеста, затем происходило обручение с поцелуем, обмен кольцами. Важен был обряд с платком, когда невеста, жених, отцы их брались за четыре угла платка, а затем невеста и жених переплетались углами и целовались. После этого все садились за столы, угощения и лакомства обносили всем, взамен гости клали деньги. Жених на тарелке дарил подарок невесте, та принимала с поцелуем.

Невеста провожала жениха на крыльце дома. Все уезжали. Молодежь оставалась у невесты, затем жених возвращался один и начиналось веселье: песни, игры, угощения. Песни в этот раз пели более веселые. В них - примирение с жизнью, жених меняет родителей, описание жизни невесты в доме жениха и др. Веселье продолжалось допоздна.

Следующим этапом была вечеринка, или "девичник". В этот день невеста с подругами шла в баню, ей расплетали косу. Возобновлялись слезы. В бане невесту накрывали платком. Затем наряжали, вели в дом. Тут на разряженной лошади приезжал разнаряженный жених с целой свитой друзей. Жених выглядит победителем: он торжествует! Зватай приглашает их в дом. Входят сватья, затем жених, потом все остальные. После приглашения садятся за столы: также допоздна поют песни, угощаются, общаются, ведут разговоры о свадьбе:

После рукобития и до свадьбы запасались должностными лицами свадьбы. Обряд предполагал следующих лиц: благословленные отец и мать; со стороны невесты - 2 свахи, 1 постельница, 1 продавец косы, 1 заобразник и 2 бояр; со стороны жениха - 1 тысяцкий, 1 дружка (знаток всех обрядов, управитель свадьбы), 1 подружка, 1-2 свахи, 4 боярина.

Завершает ритуал бракосочетания день свадьбы. Действие продолжается в этот день с восхода солнца и до "за-полночи". Дружка жениха разряжен: через плечо у него полотенце, празднично вышитое, пояс нарядный с висящими на нем платочками, в руках - плеть. Он ранним утром навещает невесту. "Как спалось? Как здоровье?" - справляется от имени жениха. Вторым приездом дружка везет подарки от жениха. "Повелел князь наш передать", - говорит. Дарили обычно платки цветные, шубу соболью, наряд подвенечный, зеркало подставное и др. "Приглашать ли князя ко красну крыльцу?" - спрашивает он, и далее идет разговор о дальнейших действиях в этот день.

Младший брат невесты везет приданое: перину, подушки, одеяло, полог. Все это в сундуке. Едет он с образом и со свечой. С ним на санях сидит "приданка" - повитуха. Она едет готовить в подклети или другом месте брачную постель. Следуют угощения, одаривания платочками.

А в доме невесты - праздничное оживление. Готовят невесту к венцу. Она одевается перед зеркалом с рыданиями, "прощается" с подругами. Затем все садятся за стол. Рядом с невестой брат - продавец косы. Жених уже уведомлен об этом.

К дому невесты подкатывает целый поезд - процессия. Традиционны возгласы: "А тот ли это дом?!", "Открывайте ворота!" Въезжают во двор. Здесь свахи обмениваются пивом, и далее следует ритуал ввода "во дом, во палаты". Младшему брату невесты нужно "золоту гривну на поднос выложить" - русу косу выкупить. Ударяет плетью - "Мало!" - требует еще. Наконец, "косник" доволен суммой денег. Сваха расплетает косу невесте. Все вместе садятся за стол. На нем всевозможные кушанья. Жених и невеста пригубливают вино. Следуют три перемены блюд. Перед родителями невесты ставят гуся, которого они должны вдвоем съесть по обряду.

Идет взаимное одаривание подарками. Наконец собираются ехать в церковь. Родители невесты благословляют молодых. Следуют три глубоких поклона. Все рассаживаются в сани. Впереди поезда Образ Благословенный. Дружка с "приговором" три раза обходит поезд, и вот процессия трогается к храму. Веселье, песни, прибаутки! По традиции у всех головы не прикрыты платками или шапками. Лошади и дуги саней украшены лентами, колокольчиками, шаркунчиками. Кругом стреляют из ружей. Встречные поздравляют молодых.

В церкви "таинство освящения брака и молитва за благополучие ея" по православному обряду дополнялось чисто сибирским правилом, когда на полу Храма расстилался платок и молодые становились на него: жених - правой ногой, а невеста - левой. При этом считалось счастливым поверьем, если невеста во время венчания сжимает в кармане корку хлеба, то жизнь пройдет в довольствии.

Далее свадьба продолжалась в доме жениха. Подъезжают к дому, а дружка громко объявляет: "Прибыл наш князь новобрачный с молодой княгиней и со всем полком, честным поездом на широкий двор. Приказал объявить, что он под злат венец встал и Закон Божий на голову получил! Извольте встречать с радостью!"

Встречают хлебом-солью, молятся, садятся за стол. Начинается свадебный пир. Первая чарка вина наливается жениху - он передает ее отцу. "Ну, сынок, с законным браком", - поздравляет отец. Для жениха и невесты ставится одна тарелка на двоих. Гости едят, выпивают, молодых поздравляют: непрерывно подаются угощения, лучшие кушанья. Блеснуть поварским искусством считалось делом чести. После третьей перемены блюд молодых выводили из-за стола. Следовал ритуал расплетения косы. Невесту накрывали платком, и свахи невесты и жениха, расплетая косу, заплетали ее в две, укладывали их на голове в новом виде. Надевали на голову кокошник или повойничек. Все присутствующие здесь пели песню о косе. Родителям наливались полные чарки, и те еще раз поздравляли "дитятей с законным браком" и благословляли на "подклеть". Помещение торжественно отмыкалось, первым входил "заобразник" с иконой, следом свахи, молодые. Молодых оставляли, дружка уходил последним, унося свечи. А в светлице продолжался "пир горой" с шутками-прибаутками, песнями:

Утром в дом молодого, теперь уже мужа, собирался весь поезд, все гости. Молодых отправляли в баню, обряжали, и далее шло представление родителям. Невеста показывала свое шитье родителям мужа, свекровь придирчиво оценивала мастерство. Потом они ехали в дом тестя и тещи - приглашали на пир. К обеду, наконец, все гости были в сборе. Все рассаживались. На почетном месте сидели ее и его родители, крестные, родственники, а молодая угождала им, ухаживала, накрывала и подавала на столы, старалась показать, какая она проворная хозяйка.

Пир продолжался до ночи, иногда (и часто) он длился не один день. Продолжался уже без особой обрядности. Но дружка, друзья молодых вносили импровизированные дополнения, розыгрыши, шутки: не зря свадьба считалась целым представлением. Веселись, народ!

Далее следовало, по выражению самих сибиряков, "отсутствие благопристойности и здравого смысла". Свадьбы часто накладывались одна на другую, шли чередом, и вся деревня практически значительную часть зимнего времени, отдыхая от трудов праведных, была участниками свадебного обряда, яркого самодеятельного народного действия.

В 19 веке и двадцатых годах нашего века скотоводство в Енисейской губернии было развито не только на юге края, среди коренных жителей - хакасов. Высокий уровень скотоводства существовал и в русских старожильческих деревнях. По свидетельству жителей края, каждая крепкая крестьянская семья имела, кроме овец и свиней, до десятка коров и 3-4 лошади:
- Раньше у нас в деревне, если у мужика 2-3 коровы да лошаденка - так это бедняк (с. Арефьево Бирилюсского района).
Большое количество скота в изобилии обеспечивало крестьянскую семью добротными и высококачественными продуктами:
- У нас ране-то кадушки масла стояли в кладовой. В пост молосное есть нельзя, маманька пошлет в кладовку, так пальцем-то зацепишь с горшка сметаны либо масла. Трудно постовать было: еды много всякой
(с. Богучаны).
Часть производимой крестьянами продукции использовалась в семье, другая шла на продажу. Её увозили в город либо на прииски. Конечно, содержать большое количество скота могли люди работящие и физически здоровые. Ведь необходимо было заготовить огромное количество сена, а для лошадей еще и овса. Благо еще, что в Сибири земли было много, не ленись только расчищать тайгу под поля и покосы. Обычно у каждой семьи покосные деляны находились далеко от дома, так как прилегающие к деревне равнины были заняты полями с пшеницей, рожью и другими культурами.
По народному календарю, покос в Енисейской губернии начинался сразу после Петрова дня (29 июня по старому стилю, 12 июля - по новому):
- С Петрова дня начинали косить. Две недели жили на поле, а к Ильину дню приезжали к празднику в баню (с. Пинчуга Богучанского района).
- Петров день - начин сенокоса. Сёдня гуляют, а завтра все по Чадобцу на покос, лодка за лодкой, бечевой по камням. У нас до покоса 12 порогов было (с. Заледеево Богучанского района).

Выезжали на дальние покосы, крестьяне жили там вплоть до окончания работ, а завершить уборку сена старались к Ильиню дню (2 августа по новому стилю). Эти три недели крестьяне жили на покосах почти безвыездно, лишь изредка отправляя в деревню кого-либо за продуктами. В напряженной покосной страде отдых был очень редким, но все же существовали особые дни, когда крестьяне остерегались работать. В Приангарье это был день Кирики Улиты (12 июля по старому стилю), а в Казачинском, Тасеевском и Бирилюсском районах - Ильинская Пятница, предшествующая Ильину дню. По общепризнанному мнению, в эти дни работать было совершенно бесполезно, так как собранное сено уничтожалось непогодой, и сами работники при этом могли пострадать:
- Кирика Улита сильно вредная. Мы поехали на дальний покос. Там сено по дороге высохло. Тятя говорит: "Не ходи, не греби!" Я сгреб: жалко сена было. А на другой день смотрю: все 10 копен сгорело
(д. Каменка Богучанского района).
- Кирика-матушка - пакосливая. Очень опасный этот день. У нас раньше-то всегда с покосов выезжали в баню. А в колхозе в этот день работали. Вот в Пинчуге было. Пинчугские-то в Кирику сидели, обедали. Вдруг откуль ни возьмись, молния, гром. Сразу убило четырех
(с. Пинчуга Богучанского района).

Ильинская пятница тоже воспринималась жителями как день "грозный, вредный, пакосливый, притчеватый":
- Все говорили, что она притчеватая была, эта пятница. И даже я знаю. Раз поехали в Ильинскую пятницу мы и сосед недалеко от нас. У него 10 коней было. Накосили сена, он это сено сметал. Зашла туча. Молния ударила, и все это сено сгорело. Нельзя работать (с. Закемь Казачинскеого района).

С дальних покосов сено можно было вывезти лишь зимой, по санному пути. Поэтому крестьяне старались иметь хоть небольшие покосные делянки недалеко от деревни. Существовал и другой способ прокорма домашних животных. До вывоза сена коней и коров перегоняли на заимку, где и был запасен корм и где со скотиной жил кто-либо из домочадцев. Пожилые женщины рассказывают нам, как в юности им приходилось жить по полтора-два месяца вдали от деревни на заимке "на жеребых кобылах" или с коровами.
У старожилов-сибиряков был накоплен богатый опыт, облегчающий домашнее скотоводство. Так, весной, после окончания посевных работ, жители края отпускали лошадей на свободный выпас. В Причулымье их переправляли на острова, где они паслись до покоса или более поздних сроков. Так же поступали в Приангарье либо отпускали табун лошадей в тайгу. Если у стада хороший вожак, то лошадям были не страшны лесные хищники и они находились в лесу до появления сильного гнуса. А затем комары и оводы выгоняли животных домой.
Помимо накопленного практического опыта, у крестьян приенисейского региона в XIX-XX вв. существовал цикл обрядов, направленных на достижение благополучия в скотоводстве. В этих обрядах переплетаются реальные наблюдения над животными с магическими верованиями, оберегами, запретами. Обрядовые действия исполнялись в определенные сроки. В годовом цикле забота о благополучии скота видна уже в святочных обходах домов. Многие святочные колядки должны были с помощью магии слова обеспечить хороший приплод скота и его здоровье:
- Поздравляем с Новым годом,
Со скотом - животом,
Со пшеницей и овсом.
Чтоб скотинушка водилась,
Чтоб коровушка телилась,
Поросята водились,
Курочки плодились:

Кроме того, скотоводческим обрядам был посвящен ряд дней с конца зимы и до начала лета. Одни из них известны всем жителям края, другие отмечались новопоселенцами. Так, в новых селах Тасеевского района отмечали день Агафьи-коровницы (5 февраля по старому стилю) и Онисима-овчарника (15 февраля по старому стилю). По поверью, святая Агафья способствовала благополучному отелу коров, а Онисим охранял от волков овец в овчарнях.
В народной культуре Енисейской губернии существовали и дни, имеющие общерегиональное распространение. Таким был день святого Власия (11 февраля по старому стилю), которого в народе почитали как покровителя скота. Исследователи считают, что этот христианский святой унаследовал функции языческого бога Волоса-Велеса, покровителя скота и богатства.
Местами он только почитается за покровителя домашнего скота, но не празднуется, причем Власия смешивают с именем святого Васса. Когда отелится корова или оягнится овца, их окуривают "богородцкой" травой и приговаривают: "Святый Власей (или Васса), дай здоровица теленочку" :или "дай здоровица ягненочку". Это делают обычно хозяйки.
Выпуская в первый раз скотину в поле, крестьяне приговаривают: "Угодник Божей Власей! Не оставь скотинку в пути и в дороге, итить безо всякого припятствия. Ключ и замок - крепкие слова".
- Был день Власа. Его считали покровителем скота. Когда покупали корову, то его вспоминали (с. Казачинское).
- Когда летом плавили лошадь через Чулым, то отец все приговаривал: "Батюшка Власий, батюшка Власий" (с. Арефьево Бирилюсского района).

Забота о домашнем скоте видна и в масленичных магических обрядах. Вероятно, это объясняется тем, что близился очень важный для крестьянского хозяйства период отела коров, окота овец и появления приплода других домашних животных.
В новопоселенческих селах Тасеевского района на масленичной неделе первый блин отдавали корове:
- Мать пекла блины. Первый блин отдавали корове, чтоб доилась лучше (с. Фаначет Тасеевского района).
В с. Лебедево Тасеевского района обрядовое действие совершали не с первым, а с последним блином:
- Первый блин никому не давали, а последний - мы несли дедушке-суседушке (домовому): "Дедушка-суседушка, я гостинца принесла, блинок тепленький, кушай!" Приносили ему, чтоб он скотину любил. (с. Тасеево).

Очень важной датой в исполнении животноводческих обрядов был день Георгия-победоносца, или Егорьев день (23 апреля по старому стилю).
По свидетельству А. Макаренко, Егорий - "один из наиболее почитаемых святых, как покровитель домашнего скота".
В Европейской России, в Белоруссии и на Украине в этот день совершался торжественный выгон скота на луга. Даже если из-за тепла и подросшей травы скот выгоняли в поле раньше, в Егорьев день совершали парадный выгон. Крестьяне верили, что в этот день Георгий разъезжает верхом на коне и "берет под свою защиту весь выгоняемый в этот день скот".
Этот обряд существовал и на территории нашего края:
- В первый раз скотину обязательно на Егория выгоняли, чтобы она хорошо росла, чтобы коровы молока много давали (с. Мотыгино).

В Енисейской губернии к 6 мая земля еще не покрывается травой, а в северных местностях даже лежат снега. Поэтому не во всех районах края в этот день исполнялись обряды первого выгона скотины. Да и там, где выгон скотины все-таки совершался, он имел зачастую сугубо ритуальный характер.
- Первый выгон скота был в Егорьев день. Выгоняли скот утром, пригоняли после обедни (с. Межово Саянского района).
После обрядового выгона многие крестьяне продолжали держать скот дома до появления зелени:
- Скотину на поле выгоняли гулять. А кормили дома (с. Гольтявино Богучанского района).
В нашем крае в Егорьев день скотину на поле выгоняли в основном позднепоселенцы. Видимо, крестьяне, приехавшие в начале XX в. из Белоруссии, Украины и центральных губерний России, не забыли древнего обряда и исполняли его вопреки сибирским природным условиям.
Во время первого выгона коров тихонько хлестали веточкой вербы, принесенной из лесу к вербному воскресенью. В вербное воскресенье ветки святили в церкви, приносили домой и оставляли несколько веточек за иконой до Егорьева дня:
- Праздновали Егорьев день. Это скотину выгоняют на улицу первый раз. Её выгоняли вербочкой, которую приносили из лесу в вербное воскресенье (с. Троицк Тасеевского района).
- Каждую корову надо было хлестнуть веточкой вербы. Её святили в церкви в вербное воскресенье. Хлестали, чтобы Бог сохранил за лето скотинку. Святой Егорий считался покровителем скота (с. Унжа Тасеевского района).
- Скотину гоню и говорю: "Выгоняю скот в Егорьев огород". Считали, что Егорий хранит, пасет скотину (с. Ялань Енисейского района).
- Выгоняю и говорю: "Иди по божьей земле, чтобы ничего не случилось" (с. Заледеево Богучанского района).
- Выгоняю скот на Егорья и приговариваю: "Иди, моя скотиночка! Выгоняю скотиночку, белая (или там какая другая) шерстиночка! Выгоняю на зеленую траву, на Юрьеву росу, в чисто поле и в темные леса". Скотинку гоню освященной вербой, храню ее с вербного воскресенья (с. Чернореченская).

Со двора скотину выгоняли не только с присловьями, но нередко сопровождали выгон обходами дома и подворья. При обходе участники обряда как бы создавали вокруг дома невидимый магический круг, внутри которого должно было сохраниться здоровье и благополучие и сквозь который не могли проникнуть злые силы и недобрые помыслы.
Магический круг обладал и продленной защитной способностью. Заключенный в него скот должен был обрести недосягаемость для хищных зверей и вне дома:
- Егорья праздновали, когда скот выгоняют в поле. Кругом двора обносишь хлеб-соль, чтобы волки скот не драли. Говорили что-то, приговаривали, чтобы овцы целые были (с. Сивохино Тасеевского района).

По народным представлениям, хлеб обладает защитной силой, способен обеспечить плодородие, здоровье, сохранность скота. Вместо испеченного хлеба в обрядах сибирских белорусов иногда использовались колосья ржи:
- Когда жнешь рожь, горстку сожнешь и ставишь перед иконой. Когда выгоняешь, покладешь рожь в ворота и скотину через горсточку перегонишь. Говорили: "Ступай с Богом!" (с. Ивановка Бирилюсского района).

В народном сознании по воздействию защитная сила хлеба приравнивалась к христианской святыне-иконе. Поэтому обход скота нередко совершали с иконой:
- Раньше скот обходили кругом с иконой, благословляли (с. Тасеево).
Для большей надежности крестьяне могли использовать в обрядовом обходе одновременно и хлеб, и икону:
- Пекли хлеб, ставили его на икону (видимо, на икону Георгия Победоносца) и обходили скот кругом с молитвой. Икону с хлебом держишь в руках (с. Тасеево).

Помимо обрядовых обходов, некоторые хозяева совершали особые действия, чтобы скотина хорошо ходила домой, не убегала:
- В первый день заставляли скотину перешагивать через опояску. И вокруг столба водили, чтобы домой хорошо приходила (с. Мотыгино).
- Хозяин выгонял скот, а под ворота клали ремень, чтобы скотина ходила домой (с. Межово Саянского района).
- При выгоне скота стелили во дворе поясок и приговаривали: "Как поясок ходит за хозяином, так и корова домой" (с. Галанино Казачинского района).
- Вставали в Егорьев день до солнышка и кормили скот. Чтоб не терялся, его в этот день выгоняли через веревочку. На веревочку вязали 9 узлов и клали ее на землю перед хлевом. В ковшик наливали воды. Куриное крыло макали в воду и кропили крест-накрест скот. Весь скот: и крупный, и мелкий - обязательно прогонят через веревочку (c. Заледеево Богучанского района).

В начале века А. Макаренко записал в Приангарье заговор, сопутствующий первому выгону скотины, и сопроводил его следующими комментариями:
- Не доверяя одним заботам Егорья о своей скотинушке, хозяйки, перед тем как выпустить в первый раз в поле лошадь, корову, телку, овцу, непременно покормят ее "кусочками с солью" из своего подола, приговаривая: "Как сажица от цела не отходит, так и от меня, рабы Божьей, Буренушка (или лошадушка), не отходи!".
Несколько подобных заговоров красноярским ученым удалось записать от жителей Приангарья спустя почти 100 лет после А. Макаренко. Одни из них направлены на то, чтобы скотина возвращалась домой:
- Выгоняя первый раз весной на пастбище, скотину надо покормить из фартука или с заслонки три раза, приговаривая такие слова:
"Как фартук не отходит от хозяйки, так и ты, моленая скотинушка, не отходи от меня. Как заслонка не отходит от печи, так и ты, моленая скотинушка, не отходи от дома".
Другие заговоры призваны защитить от хищных животных:
- Когда провожаешь скотину в лес, говоришь: "Волку и медведю пень да колода, а моим коровушкам (или другим животным) - чистая дорога" (с. Мотыгино).
- Когда выгоняли скот на луга, говорили: "Скотина моя, иди, тебе чистая дорога, а медведю - пень да колода" (с. Карабула Богучанского района).
В крупных селах, где были церкви, в Егорьев день совершались крестные ходы и молебны в честь первого выгона скота:
- В этот день в селениях, где есть церкви, "правят" молебны "миром", "обчеством" - на площадях или полях. И частные, у отдельных домохозяев - по скотным дворам (Ангара).

В уездном городе Енисейске (с 1715 года) совершается 23 апреля крестный ход "в память избавления от падежа скота".
Принято к месту молебна сгонять домашний скот для окропления святой водой, после чего его выпускают на подножный корм, "на волю Божию", или под присмотр общественных и артельных пастухов, наем которых производится раньше.
В 20-х годах нашего века молебен со скотом совершался в селе Межово Саянского района.

- В Егорьев день гоняли весь скот к церкви. Загоняли в церковный двор, а батюшка святил скот, кропил святой водой, чтобы скот не болел и не умирал.

В селах, где в Егорьев день совершался выгон скотины, особое расположение выказывалось пастуху. В ряде регионов Европейской России и Русского Севера пастух воспринимался крестьянами как фигура колдовская, "знаткой" человек, владеющий магическими приемами сохранения стада. В Енисейской губернии подобное восприятие пастуха не зафиксировано, но в большинстве новопоселенческих сел пастуха выбирали незадолго до Егорьева дня. Выгоняя скотину, пастуха одаривали обрядовой едой, в которой главное место занимали яйца и хлеб.
-В Егорьев день утром первый раз выгоняли скотину. Раньше был пастух. Ему каждый стряпал и приносил. Кто принесет пирог, кто яйцо, булочку какую (с. Троицк Тасеевского района).

В старожильческих селах Приангарья сохранились рассказы о людях, которые с помощью магии обеспечивали сохранность стада:
- Скотину выгоняли в поле гулять. Как проталинки появятся - так гонят. У нас был старик, как обошел вокруг елани - медведь-то уж не идет. Тут чисто (с. Заледеево Богучанского района).
В северных селах Енисейского уезда, у старожилов Причулымья, а также на территории современного Богучанского и Кежемского районов в Егорьев день первый выгон скота не устраивали. Но зато этот день отмечался как конский праздник. На лошадях в этот день не работали, их старались получше накормить и напоить, ухаживали за ними: чистили, подрезали гривы.
- Егорьев день - конский праздник потому, что Георгий-то на коне победил дракона. На конях работали, но стегать нельзя было (с. Арефьево Бирилюсского района).
- Егорий - скотский праздник. Нельзя было в этот день работать на лошадях (с. Сухово Тасеевского района).
Как конский праздник этот день до сих пор знают в Приангарье, а также в селах Еловка Бирилюсского района, Бархатово Березовского района, в дд. Сухово, Караульная Тасеевского района и ряде других:
- Егорьев день - лошадиный праздник. В этот день сказывался большой почет лошадям. Их лучше кормили, поили (с. Говорково Богучанского района).
В отдельных селах этот день считали конским праздником лишь до обеда. Так было в с. Яркино Богучанского района:
- Егорий до обеда - лошадиный праздник. Запрягают коней только после обеда.
Поскольку на иконе св. Георгий изображен на лошади, то лошадь воспринималась крестьянами как животное, посвященное данному святому. В некоторых деревнях лошадей в этот день называли по имени святого, т.е. совершался своеобразный обряд окликания:
- Егорьев день - 6 мая. Стало быть, коням праздник. Коню говорили: "Ох ты, Егорьев" (с. Пинчуга Богучанского района).

В некоторых поселенческих деревнях Тасеевского района, где в Егорьев день выгоняли скотину, в центре хозяйственных обрядов были не лошади, а коровы:
- Накануне Егорьева дня хозяин осматривал скотину в хлеву в полночь.
В ряде сел существовал строгий запрет работать в Егорьев день:
- Егорьев день праздновали те, у кого есть скотина. Егор злой - может волков накликать на скотину. В этот день нельзя ничего делать, чтобы не разозлить Егора (с. Тасеево).

Фольклорно-этнографические материалы убеждают, что основные циклы животноводческих обрядов в Енисейской губернии были приурочены к периоду с февраля по конец апреля (по старому стилю). Нетрудно заметить, что это наиболее опасные для домашнего скота периоды. Один из них соответствует времени отела домашних животных, другой связан с переходом животных из "своего", т.е. домашнего, пространства, где скот был укрыт и от дурного глаза, и от хищного зверя, в пространство, открытое возможным негативным воздействиям.
Однако кроме животноводческих обрядов, имеющих календарную приуроченность, были обрядовые действия, совершаемые вне определенных календарных сроков, исполняемые в соответствии с той или иной ситуацией.
По народным поверьям XIX-XX вв., благополучие скотины во многом зависело от расположения домового, подлинного "хозяина" дома.
Особые действия совершались в тех случаях, когда скотину находили в хлеву в поту и в пене. Согласно представлениям, это означало, что "скотину мучил домовой":
- Если теленок в поту (вредит дедушка-суседушка), надо у мужика от брюк отрезать опушку и завязать на шее у теленка (с. Пинчуга Богучанского района).
Чтобы обеспечить хорошее отношение домового к скотине, крестьяне должны были держать домашних животных определенной масти, а именно той, которая нравилась "хозяину", "суседке". Покупая новых животных, хозяева дома просили "дедушку-суседушку" заботиться о скотине. В сельских районах края этот обряд сохранился до нашего времени. Об этом свидетельствуют приведенные ниже заговоры. Все они были записаны в 70-80 гг. XX в.:
- Чтобы домовой не мучил скотину, то, когда ее заводят в хлев в первый раз, просят: "Дедушка-суседушка, возьми мою скотину, пои, корми, не утрать" (с. Иркинеево Богучанского района).
- Когда новую скотину приводят, в хлеву на выступ бревна кладут кусочек хлеба и говорят: "Дедушка-суседушка, возьми мою скотинушку, пой, корми, гладь, чтобы была божья благодать" (с. Богучаны).
- Когда покупаешь новое животное, надо завести в хлев и сказать: "Дедушка-батонушка, люби нашу (название скотины), пой, ласкай, корми" (с. Рыбное Мотыгинского района).
- Когда покупают корову, надо, чтобы веревка была для коровы от хозяина. И обязательно берут кринку и говорят: "Ну, господи, благослови, дай Бог с легкой руки взять, пользоваться мне добром". А дома надо юбку снять или полотенце и положить перед коровой, чтобы она прошла через нее (с. Болтурино Кежемского района).
- Перед тем как идти покупать корову, хозяйка надевала на себя два халата. Корову вели домой на веревке бывшего хозяина. Подходя к дому с коровой, хозяйка снимала один халат, расстилала перед коровой и проводила ее во двор через халат. Шла на чердак, обвязывала трубу веревкой, снятой с коровы, и говорила: "Батюшка-суседушка, принимай гостей, пой, корми, для себя береги" (с. Дворец Кежемского района).

Целый ряд обрядовых действий направлен на то, чтобы купленная скотина прижилась в новом доме:
- Когда покупают корову, уводят ее на той веревке, которую налагает ей на рога хозяйка. Перед тем как ввести корову во двор, веревку эту снимают с рогов и кладут под ноги корове, чтобы она ее перешагнула, говоря при этом следующие слова:
Водись, скотинушка,
На радость Ванюшке,
На радость Марьюшке,
Да малым детушкам.
Затем эту веревку завязывают за трубу на крыше (г. Боготол).
- Корову домой сначала ведут на веревочке, а когда подводят к дому, то надевают полотенце. Потом надо взять в рот хлеб и, когда жуешь, говорить: "Тут твой двор, тут твоя и память". А когда заведешь во двор, нужно, чтобы она этот хлеб съела. Никому другому об этом рассказывать не надо (с. Кускун Манского района).
- Если корова убегала к старому хозяину, дают ей кусочек хлеба и говорят: "Буренка, в старый дом тебе пень да колода, в новый дом - открытая дорога". Потом надо три раза плюнуть (с. Дворец Кежемского района).
- Купленную корову заводят во двор через ремень. Его кладут в воротах и говорят следующие слова: "Дом сгорел, хозяин ума лишился, хозяйка с ума сошла, а ты, люба, тут живи. Живи, люба, тут". Этот заговор повторяют 2-3 раза (с. Еловка Бирилюсского района).
- Когда корову покупаешь, надо умыться три раза на заре. Этой водой три раза напоить корову. Или мелко подстричь ногти, сперва с правой руки, потом с левой, и скормить с хлебом корове. Или отрезать немножко волос с подмышки, с лобка, попоить корову (с. Ярки Богучанского района).
- Чтобы корова не убегала к старым хозяевам, надо кусочек хлеба посолить, положить на заслонку от русской печки и скормить с заслонки корове (с. Ярки Богучанского района).
- Когда покупаешь какую скотину у людей, чтобы она прижилась, нужно захватить со двора горсть земли (с. Ярки Богучанского района).

В народной традиции нашего края сохранились редкие заговоры, которыми сопровождалась покупка других домашних животных:
- Когда покупаешь поросенка или теленка, то незаметно надо взять немного соломки с того места, где поросенок лежал. При этом сказать: "Поросенок мой и приплод со мной". Хозяину плохо не будет, и у тебя приплод будет (с. Б. Солба Идринского района).
- Когда покупаешь поросенка, нужно сажать его головой вперед, а выпускать дома, распоров мешок с другой стороны (с. Б. Солба Идринского района).
Особыми обрядовыми действиями сопровождался отел домашних животных:
- Если корова телится первый раз (нетель), то хозяйке при первом доении этой коровы надо снять со своей головы платок, обвязать этим платком рога коровы крест-накрест и произнести трижды:
"Раньше ты была девица, а теперь ты молодица" (с. Б. Косуль Красноярского края).
- Когда отелится корова, теленка в избу должен завести чужой человек (не член семьи). Увидев теленка в первый раз, надо сказать трижды: "Не теленок, а волчонок" (чтобы не сглазить) (с. Б. Завод Боготольского района).
Домашние животные всегда очень много значили в крестьянском хозяйстве. Конечно, от "коровушки" и "лошадушки" зависело здоровье и благополучие всей семьи, но воспринимали животных не только прагматически. Скорее, в них видели равноправных членов семейства. Недаром в святочных колядках домашние животные упоминаются в одном ряду с домочадцами. Ухаживая за животными, хозяева ласково разговаривали с ними, не допускалось и грубое отношение к скотине. Только такое очеловеченное восприятие животных могло породить заговоры, призванные уменьшить тоску матери-коровы и дитя-теленка, отлучаемых друг от друга.
Молитва от тоски коровы, когда у нее отнимают теленка:
- Утренняя заря отстает от солнца,
А вечерняя от месяца,
Так бы моя красная корова
От своего белого теленочка отставала,
Во сне его задумывала,
В гульбе бы загуливала.
Аминь! Аминь! Аминь!
Святого духа (с. Малая Ялань Казачинского района).
- Если теленок сильно кричит, тоскуя по корове, берут лопатку, которой выталкивают хлеб из печи, и похлопывают теленка, приговаривая: "Как моя лопата не тоскует, не ревет о печи, так и ты, телок, не тоскуй, не реви о своей матушке-коровушке" (с. Никольское Пировского района).

Крестьянские жилища сибиряков, начиная с первых лет освоения Сибири и до середины XIX века, претерпели большие изменения. Русские переселенцы принесли сюда строительные традиции тех мест, откуда были родом, но учитывая характер местной погоды, стали менять их: Исходным типом жилища XVII века была клеть - четырехугольный сруб под крышей. Клетью и ныне называется неотапливаемое помещение, которое может служить как летним жильем, так и хозяйственным помещением. Но клеть с печкой - уже изба.

В старину на Руси избы топились "по-черному", дым выходил в небольшое "волоковое" окно во фронтальной части избы. Потолка тогда не было. Двери в избу и клеть открывались первоначально внутрь - по-видимому, это было вызвано тем, что в условиях снежной зимы за ночь у дверей могло намести сугроб снега. И только в начале XVII века появляются сени ("сенцы"), соответственно и двери стали делать открывающимися наружу.

Таким образом складываются строения: изба + клеть или изба + сени. В XVII веке отмечается и более сложная связь: изба+сени+клеть. Возводились эти жилища таким образом, чтобы сени располагались между избой и клетью. Зимой семья жила в отапливаемой избе, а летом - перебиралась в клеть. Первоначально, в XVII веке, "русские сибиряки" довольствовались небольшими по размеру постройками. В документах того времени мелькают названия их: "дворенки", "клетишки", "избенки". Но нужно заметить, что и в ХХ веке переселенец чаще всего возводил вначале небольшой домик-времянку, а уж затем, по мере обживания и накопления средств, строил дом.

В XVIII-XIX веках с усложнением техники строительства появляются избы-двойни (изба+сени+изба) и изба-пятистенок. Пятистенок представлял собой большого размера помещение, разделенное внутри капитальной рубленой стеной. Одновременно усложняются типы пристроек, переходов, сеней, кладовых, крылечек и пр. В конце XVIII-начале XIX веков в Сибири начинают возводиться наиболее приемлемые для сурового климата жилища - "крестовые" дома. "Крестовый" дом или "крестовик" представлял собой значительных размеров помещение, разделенное внутри крестообразно двумя капитальными стенами.

Изба могла располагаться на "подклети", в которой были подсобные помещения - кладовка, кухня и др. Жилище могло включать в себя несколько изб, соединенных переходами-навесами, пристройки, прирубы. В больших, многосемейных хозяйствах на общем подворье могло находиться 2-4 жилища, в которых проживали родители, семьи детей, даже внуков.

В большинстве районов Сибири, в условиях изобилия строительного материала, дома строили из сосны. Но строили и из лиственницы, пихты. Однако чаще так: нижние ряды ("венцы") из лиственницы, пихты, жилая часть из сосны, а отделка дома - из кедра.

В неласковых условиях Сибири наиболее приемлемой была техника рубки углов избы в "угол" или "в обло", "в чашу": в бревне выбирался полукруг, а концы бревен выступали за стены сруба. При такой рубке углы строений не промерзали даже в самые сильные морозы.

Видами вырубок также были:

- В лапу. Рубка без остатка в чистый угол. Бревна соединялись концами, затесанными с обеих сторон;

- В крюк с остатком. Внешне похоже на рубку в угол, но в бревне выбирается не полукруг, а четверть круга;

- Без остатка: соединение в "ласточкин хвост", в простой замок, в зуб (т.е. в шпунт) и др.;

- В охряпку. Простая рубка. В каждом бревне выбиралось углубление сверху и снизу. Рубка эта применялась чаще всего при строительстве хозяйственных построек, часто без утепления.

Иногда при строительстве избы применялась столбовая техника. Основу составляют столбы с вертикально выбранными в них пазами и вкопанные на равном расстоянии друг от друга. Промежутки забираются бревнами, образующими стены строения.

В бревнах для рубки стен выбирались полукруглые пазы и укладывались на мох, часто в "шип" (т.е. соединялись между собой специальными деревянными штифтами). Щели между бревнами тщательно конопатились и замазывались глиной. Внутренняя сторона тщательно вытесывалась и выстругивалась рубанком ("стругом"). Предварительно перед рубкой бревна для строительства избы "выводились", т.е. их, ошкурив, протесывали под один диаметр, что в тонкой части, что в комле бревна. Общая высота дома равнялась 13-20 рядам бревен, "венцам".

Возведенный на "подклети" дом обязательно имел подполье. Сама "подклеть" из 3-5 рядов бревен могла быть верхней частью подполья. Подполье сибирского дома было весьма обширное и глубокое, если этого позволяли почвенные воды. Часто оно обшивалось доской. Фундамент дома учитывал местные особенности: наличие мерзлоты, близость и наличие камня, уровень вод и др. Под нижний ряд бревен часто прокладывалась береста.

Если в Европейской России даже в ХIХ веке были распространены земляные полы, то в Сибири пол обязательно был дощатым. Это было естественно даже для самых бедных крестьян. Полы настилались из колотых повдоль, протесанных и выструганных бревен. Такие толстые, до 8-12 см, доски назывались "тесинами" или "тесницами". Пиленый "тес" появился в Сибири во второй четверти ХIХ века с появлением пилы. Пол мог быть также и двойным.

Потолки изб из тонких, тщательно подогнанных друг к другу бревен были вплоть до конца ХIX века. Если для потолка применялись тесаные или пиленые доски, то они могли располагаться "встык", заподлицо или "вразбежку". Сени и клети чаще всего были без потолка (без "подволоки"). Потолок избы утеплялся глиной и землей особенно тщательно, так как от этого зависело, удержится ли тепло в помещении.

Наиболее древним, традиционно общероссийским в технике строительства видом кровли была кровля на "посомах" (на "самцах"), т.е. на бревнах фронтонов, постепенно укорачивающихся кверху. Позднее посомы заменились дощатыми фронтонами.

Бревна посомов ("самцов") плотно пригонялись друг к другу и скреплялись шипами. В верхние, короткие, бревна посомов врубалось длинное бревно, называвшееся "князевой" слегой. Ниже, параллельно вдоль будущей крыши, шли "решетины". Еще полтора-два столетия назад крыши крылись без единого гвоздя. Делалось это так. Сверху вдоль посомов по их скатам врубались "курицы" - тонкие бревна с крюком внизу. На крюки вдоль нижней кромки будущей крыши укладывалось выдолбленное желобом бревно. На желоба опирались "тесницы" кровли, уложенные на платы бересты. Тесницы могли быть двойными, "внахлестку". Сверху концы тесин над коньковой слегой закрывали - придавливали тяжелым коньковым бревном. На переднем конце бревна часто вытесывали "конька", отсюда и название этой детали кровли. Конек скрепляли специальными стяжными деревянными штырями, пропущенными сквозь "коньковую" слегу. Кровля получалась монолитная, очень прочная, выдерживавшая даже шквальные порывы ветра или тяжелый снег.

В качестве кровельного материала наряду с тесинами применяли и "драницы". Предварительно расколотые хвойных пород бревна, чаще всего "листвяжные", расщеплялись топором и клиньями на отдельные "драницы". Длина их доходила до двух метров. Топорный тес или "драницы" были весьма устойчивы к воздействию осадков, долговечными. При пилении же поверхность теса сильно разрушается и легко пропитывается влагой. Крытые дранью строения встречаются в Сибири даже во второй половине ХХ века.

В любом случае деревянные, крытые тесинами крыши - важнейший признак сибирского дома. Соломенные крыши, повсеместно распространенные у великоросских крестьян даже среднего достатка, у сибиряков почти не встречались, разве что у переселенцев на первых порах или у самых последних лентяев-бедняков.

Позднее стала повсеместно применяться конструкция кровли стропильная. При этом стропила врубались как в верхние ряды стен избы, так и на связях. На верхние ряды укладывались бревна-подстропильники ("переводины"), связанные иногда крестообразно под потолком. Коньковая слега крыши могла быть уложена просто на врытые в землю столбы с развилкой.

А в начале ХХ века у самых зажиточных крестьян и деревенских торговцев-мироедов возводятся крыши, крытые железом.

Крыши могли быть одно-, двух-, трех- и четырехскатные. Были крыши с "залобком", крыши с козырьком, двойные крыши и др. Для покрытия пятистенного и особенно "крестового" дома четырехскатная, "шатровая" крыша была наиболее пригодна в условиях сурового сибирского климата. Словно колпак, такая крыша удерживала тепло над потолком. Края же такой крыши, отступая на метр и более в стороны от стен, позволяли отводить от стен дождевые струи:

Сени в крестьянском доме были дощатыми, но более распространены были рубленые с покатой крышей. Входили в сени и в дом через высокое, просторное крыльцо, часто на специальном бревенчатом подрубе. Столбы и перила крыльца украшались резьбой.

Окна крестьянских изб первоначально, в XVII веке, были небольшими. Для выхода дыма от печей "по-черному" применялись "волоковые" окна. Это небольшие окна без рам, вырезанные в одном или двух смежных бревнах, закрывавшиеся задвижной доской ("окна заволакивались"). Довольно быстро сибиряки начинают строить дома с "колодными" и "косящатыми" окнами - в них вставлялись рамы. В XVII-XVIII веках для окон используют слюду, брюшину животных или холст, пропитанный маслом, жиром, смолой. Если в Европейской России окна и до ХХ века часто продолжали оставаться небольшими, то в Сибири повсеместно уже с XVIII века отмечаются большие окна, а количество их доходит в крестовом доме до 8-12. При этом простенки между окнами значительно уже, чем окна. Все исследователи отмечали повышенную "любовь сибиряка к солнцу, свету".

В XIX веке по Сибири быстро распространяется стекло. Оно было доступно практически всем крестьянам: достаток позволял это. Но и тогда отмечалось, что старожилы на зиму "вынимают" стеклянные рамы, а взамен вставляют рамы с холстом или брюшиной, объясняя это тем, что "де для предохранения от намерзания льда и во избежание мокроты". Встречались рамы с двойными стеклами, а чаще в окна вставляли двойные рамы. Рамы отличались изяществом работы. Зимние оконные рамы часто имели специальные желобки для сбора со стекол талой воды, с середины XIX века быстро распространяются рамы с раскрывающимися створками в летнее время.

Снаружи окна обрамлялись массивными наличниками. На них на шарнирах подвешивались ставни. Первоначально они служили более для защиты окон от стрел. Так из записок историка А.К. Кузьмина узнаем "про веревочки (в 1827 г.), привязанные к болтам ставней, чтобы можно было их отворять и затворять, не выходя из дома. Я прежде думал, что только одна сибирская лень сверлила и портила стены для пропуска веревок; но после уверился, что это остаток старины, защита при осаде, когда, не подвергаясь опасности, нельзя было выйти на улицу". Ставни служили и для украшения окон: "Окна без ставней, что человек без глаз", - говаривал один старожил.

Наличники обильно украшались резьбой. Резьба была "пропильная", прорезная или накладная - когда рельефный узор набивался на основу. Дом украшался также резным карнизом, галереей с точеными балясинами, балкончиком с резными перильцами, а на трубу ставили ажурный дымник.

Сидоров Михаил Константинович (1823-1885) - крупный промышленник и общественный деятель, сын архангельского купца, начал свою сознательную жизнь с того, что был изгнан за дерзость из гимназии.

Вскоре после смерти отца все движимое и недвижимое имущество Сидоровых пошло с молотка, а мать от позора и безысходной бедности ушла в монастырь. Подросток поступил на службу к дяде-лесопромышленнику, но вскоре остался не у дел, так как и дядя разорился. Сидоров уезжает в Сибирь и в Красноярске поступает в конторщики к В.Н. Латкину. Молодой, энергичный и способный конторщик приглянулся хозяину, который вводит его в свою семью, делает домашним учителем, а в 1858 году выдает за него свою дочь Ольгу.

Сидоров активно включается в поиски золота, странствует с поисковыми партиями по североенисейской тайге и открывает более 200 богатейших золотоносных площадей по реке Енашимо и ее притоку Огне. Через десять лет доходы с приисков и попудная плата с добываемого золота (500 рублей серебром с пуда), получаемая им как первооткрывателем, принесли молодому коммерсанту его первый миллион.

Сидоров открыл и первым начал разрабатывать залежи графита в низовьях Енисея. Он добивался разрешения на собственные средства построить канал, соединяющий реки Турухан и Таз, чтобы вывозить продукцию курейских графитовых копей через Обскую губу и Печору морским путем в Западную Европу. Этот яркий, талантливый представитель молодой российской буржуазии до конца своих дней настойчиво добивался открытия Северного морского пути, который бы оживил экономику Севера России. В 1860 году Сидоров вместе с Н.В. Латкиным-младшим участвовал во Всемирной выставке в Лондоне, где поразил весь торгово-промышленный мир доставленными этим путем образцами богатств российского Севера.

Сидоров, человек прогрессивных для своего времени взглядов, не всегда ладил с властями. Вот такой конфликт возник у предпринимателя с высшим чиновничеством. Он предложил открыть в Иркутске или в Красноярске университет и объявил, что внесет на эти цели пуд золота. Генерал-губернатор Восточной Сибири Н.М. Муравьев-Амурский, противник университетского образования, в отместку тотчас велел объявить Сидорову, что если тот немедленно не внесет за свои прииски поземельную плату, то их возьмут в казну и сдадут в аренду другому лицу. Когда Сидоров внес эти деньги (около 14 тысяч рублей), печально известному военному губернатору Енисейской губернии П. Замятину было велено освидетельствовать Сидорова - не принадлежит ли он к скопческой секте, что и было немедленно выполнено.

Провал интриги озлобил сибирских бюрократов. Против Сидорова были возбуждены сразу три уголовных дела. Хотя эти обвинения были так же нелепы и смехотворны, как и предыдущие, тем не менее генерал-губернатор воспользовался законом, воспрещающим принимать пожертвования от подсудимых, и не дозволил Сидорову внести деньги на университет. Дело об открытии первого в Сибири высшего учебного заведения так и заглохло, а судебная волокита длилась целых 13 лет и окончилась полным оправданием Сидорова. Красноярцы сочувственно следили за борьбой смелого и независимого промышленника с властями. В 1863-1865 гг. земляки 100 голосами против 30 выбрали Сидорова городским головой, но Замятин не утвердил их выбор, ссылаясь на то, что это человек неблагонадежный и сидел на гауптвахте.

Всю свою жизнь Сидоров провел в беспрестанном движении между Иркутском, Якутском, Березовым, Архангельском, Петербургом, Варной, Лондоном, Парижем, Веной. Трижды объехал Кавказ и Закавказье.

Его состояние ушло на поддержку ученых и разных благотворительных учреждений, на всестороннее исследование Севера, особенно на открытие морского пути в Печоре и через Карское море в устье Оби и Енисея, на развитие мореходства на мурманском берегу, по Ледовитому океану и впадающим в него рекам. Только на возрождение Севера он отдает с 1852 по 1882 годы один миллион семьсот тысяч рублей. При этом следует учесть, что большая часть его доходов и предприятий всегда была под разными исками, секвестрами, запретами и просто отбиралась администрацией до выяснений обстоятельств, ею самой творимых.

В своем завещании Сидоров отдал основную часть наследства "на пользу человеческую": "для поощрения русских изобретений, особенно по мореплаванию.., для устройства училищ мореплавания на Севере.., на поощрение русских к изобретению воздухоплавания и на усовершенствование этого дела.., на ежегодные премии за сочинения о Севере.., для поощрения всех русских и инородцев смелых и предприимчивых мореходов в Северном море, особенно тех, кто откроет водный проход из Северного моря в устья сибирских рек:" и прочее, и прочее. Не забыл и об "инородцах" - "на образование мореходов и ремесленников между самоедами, юрками, долганами, якутами, лопарями.., на образование из них докторов и в особенности для предотвращения от падежа, повальных болезней оленей:".

Одним из первых он дал деньги на создание памятников выдающимся деятелям Севера, на субсидии изобретателям, ученым. Семье же своей завещал самую малость: "Детям не оставляю многое, ибо мы видим примеры, что большинство детей, которые, надеясь на наследство, не предавались любви к наукам, между тем, как мое желание, чтобы дети, приобретая самое высокое образование в естественных науках и языках, сами своим трудом прокладывали себе путь ко всему общеполезному".

Одним из первых художников Сибири, посвятивших ей весь свой большой талант и самобытное творчество, был заслуженный деятель искусств РСФСР Дмитрий Иннокентьевич Каратанов (1874-1952). Главным учителем для художника стала природа. Коренной сибиряк, он с детских лет впитывал в себя суровую красоту родных мест, и эти ранние впечатления впоследствии образно и легко воплотились в холстах.

Он родился в улусе Аскиз (ныне Республика Хакасия) в семье служащего золотопромышленника П.И. Кузнецова. Отец его Иннокентий Иванович - мещанин г. Красноярска, был руководителем большого хозяйства резиденции. Человек он был одаренный. Основательно познакомившись с бытом минусинских татар (хакасов), написал научный труд по этнографии этого народа, за что у Русского географического общества получил почетную грамоту, серебряную медаль и звание действительного члена этого общества. Он сотрудничал с организатором минусинского музея Н.М. Мартьяновым, передавал ему интересные экспонаты.

Мать Д.И. Каратанова, по национальности полька, оказалась в Сибири со своей матерью - участницей польского восстания 1863-1864 годов.

В раннем детстве у Дмитрия появился интерес к рисованию. Отец его был дружен с В.И. Суриковым и развивал у сына интерес к изобразительному искусству - он и сам имел способности к рисованию.

С глубоким уважением и трепетной любовью относился Каратанов к Сурикову. Сближение их произошло в 1888 году, когда четырнадцатилетний Митя впервые открыл двери дома Суриковых и показал свои рисунки маститому художнику.

Свою первую встречу с ним Каратанов описывал так: "С душевным трепетом, прижимая к груди пачку своих детских рисунков, вошел я в дом, где жил и работал Суриков. [...] В комнате [...] развешаны его этюды, а на мольберте - неоконченная картина "Исцеление слепого".

Василий Иванович часа три беседовал со мной, указывая на достоинства и недостатки моих рисунков, показывал мне свои итальянские эскизы и дал много ценных советов.

- Когда ты рисуешь что-нибудь, никогда не начинай с деталей, всегда с общего, - сказал Василий Иванович и тут же при мне сделал беглый набросок со своей руки, показывая, как именно надо рисовать".

В дальнейшем Каратанов не раз получал от Сурикова драгоценные советы и указания. Эти встречи и беседы были хорошей школой для молодого художника. По совету Сурикова в 1892 году он поступил в Академию художеств, где учился у А. И. Куинджи, который ценил его самобытный талант. Закончить полный курс обучения Каратанову не пришлось. Недостаток средств вынудил его летом 1896 года возвратиться в Красноярск.

Каратанов много ездил по краю. Увиденное служило ему большим подспорьем для пейзажных этюдов и карандашных зарисовок, которые помогали художнику в работе над тематической картиной. Но неизменно важным для творчества Каратанова оставался пейзаж, он дополнял содержание жанровых произведений и активно существовал самостоятельно.

Любимым местом работы Каратанова были красноярские Столбы. Эти первые пейзажи написаны художником с большим вдохновением. Картина "Столбы" настолько емка по духовному воздействию, что все, что создавалось красноярскими художниками позднее, идейным подтекстом связано с этой работой.

В 1900 году Каратанов снова приехал в Петербург, где начал работать в художественной студии-мастерской М. К. Тенишевой. Здесь он познакомился с сыном И. Е. Репина Юрием и стал бывать у Репиных дома, сблизился с В. А. Серовым и исполнил декорации одной из сцен оперы А. Н. Серова "Вражья сила", постановку которой осуществляла мать художника. Декорации понравились Серову. Он подарил Каратанову один из своих эскизов с надписью: "За хорошо исполненную работу Д. И. Каратанову. В. Серов".

В апреле 1900 года в Красноярске состоялась художественная выставка, на которой были выставлены работы не более одиннадцати красноярских художников. Это картины "Милосердный самарянин" В.И. Сурикова (представлена Кузнецовыми, которым она была подарена художником), "В одиночном заключении" М.А. Рудченко, рисунки серии "Из быта переселенцев" П.М. Головачева. В этих картинах, как отмечал в газете местный рецензент, "видна гуманная мысль и чувствуется любовь к человеку". Он отметил рисунок "Бродяга" Д.И. Каратанова, который "отличался недурным исполнением". Рецензент выразил сожаление, что Сибирь не имеет специально художественных школ, и этот "крупный пробел", полагал он, можно было бы восполнить созданием рисовальных школ в Томске, Иркутске и Красноярске, что послужило бы толчком к основанию в Сибири если не академии, то художественного отделения в Томском технологическом институте.

1901 году Каратанов снова в Красноярске: началась самостоятельная творческая деятельность. Каратанов вел подвижный образ жизни и больше бывал в походах, поездах, путешествиях, чем стоял у мольберта в мастерской. Его мастерской стало лоно природы, а излюбленным материалом - бумага, карандаши, акварель, значительно реже - холст, масло. - Художник совершил более десяти длительных поездок с экспедициями разного назначения, в основном по районам Севера. Он побывал в Подкаменной Тунгуске, Курейке, в Верхне-Имбатском, Гольчихе, Туруханске, на Оби, в Нарымском крае, Дудинке в составе экспедиций, возглавляемых этнографом В. И. Анучиным, директором краеведческого музея А. Я. Тугариновым, краеведом А. Л. Яворским, антропологом Ф. Ф. Душем, экономистом К. С. Потылициным. Встречался с известным полярником Н. А. Бегичевым и обсуждал с ним план поездки к знаменитому озеру Лама, у Северного Ледовитого океана.

Из экспедиций Каратанов привозил много этюдов, он хорошо изучил быт малых народностей, природу Севера. Его зарисовки - не только интересные произведения искусства, но и важные историко-этнографические документы. К сожалению, большинство рисунков оказалось в частных коллекциях, и местонахождение их сейчас неизвестно. Каратанову приходилось рассчитываться работами за деньги, которыми его ссужали на поездку меценаты, так как организаторы экспедиций не имели средств на содержание художника.

Единственное богатое собрание работ Каратанова - итог поездки на Север в 1906 году - хранится в фондах ленинградского Государственного музея этнографии народов СССР. Из работ этой серии особенно выделяются два написанных маслом портрета - "Остяк в чуме" и "Шаманка".

Могучие и величественные горные хребты, дикая, нетронутая, непроходимая тайга и необъятные, зовущие к себе синие сибирские дали раскрывались в его пейзажных работах эпического и лирического характера. В пейзаже "Тайга" (1909) показана захватывающая глубина пространства: природа открывается человеку, покоряя его своим богатством, размахом, спокойствием и тишиной; В картине "Столбы. Камень" (1910) правдиво передана характерная для теплого летнего дня в таежной глуши игра света и тени на покрытых бархатистыми мхами и лишайниками камнях, травах, листьях и стволах обступивших их деревьев.

27 января 1910 года в Красноярске открылась первая в Сибири рисовальная школа с четырехлетним сроком обучения. В.И. Сурикову "как ходатаю об открытии в Красноярске рисовальной школы" была послана приветственная телеграмма.

10 марта 1910 года енисейский губернатор Я.Д. Бологовский уведомил городского голову, что "к назначению красноярского мещанина Д.И. Каратанова и свободного художника Л.А. Чернышева на должность: 1-го преподавателем, а 2-го заведующим-преподавателем Красноярской городской рисовальной школы препятствий с моей стороны не имеется".

Рисовальные школы в России не имели общего устава и общей программы. Каждая рисовальная школа в России имела особую программу и свой особый устав, утвержденные высокими инстанциями. Красноярская государственная училищная комиссия приняла для открытой в Красноярске рисовальной школы составленную Д.И. Каратановым временную программу.

Д.И. Каратанов был ведущим преподавателем рисунка и живописи. "Душой и вдохновителем школы,- вспоминал А.П. Лекаренко, бывший ученик этой школы,- был Дмитрий Иннокентьевич Каратанов, пользовавшийся среди нас, учеников, всеобщим уважением и огромным авторитетом".

Свое мастерство и жизненный опыт Каратанов передавал ученикам, работая руководителем первой в Сибири Красноярской художественной школы.

23 февраля 1916 года в Красноярске открылась первая передвижная выставка живописи и скульптуры сибирских художников (Алтай, Томск, Красноярск, Иркутск). В ней участвовали восемнадцать художников, большинство из них красноярцы: В.И. Золотухин, Д.И. Каратанов, М.В. Летунов, А.С. Сергеев и другие. Каратанов представил двадцать картин, из них особенно были отмечены "Чумы", "Дикий камень", "Развалы", "На Столбах", "Тайга", "Тайга у Столбов". Как писал обозреватель, "Чумы" написаны в суровых тонах, характерных для Туруханского края. От картины веет подлинно мистическим ужасом и подавляющей отрешенностью и заброшенностью гиблого края. Хмурое и суровое настроение вообще характерно для творчества Каратанова. "Сибирь, настоящая Сибирь,- отмечал тот же журналист,- хмурая и ласково-величественная, чувствуется только у Каратанова и Гуркина (художник с Алтая). Им она поддается - покоренная талантом влюбленных в нее художников". Д.И. Каратанов принял участие и во второй художественной выставке, которая открылась в Красноярске 7 марта 1917 года и продолжалась в течение недели в зале Общественного собрания. В выставке, посвященной памяти В.И. Сурикова, участвовали кроме местных художники из Томска, Иркутска и других сибирских городов. Местная газета "Енисейский край" отмечала, что художественные силы за последние годы быстро множатся.

Каратанов постоянно участвовал в экспедициях Красноярского краеведческого музея по краю, а с 1917 по 1940 год состоял художником этого музея.

Д.И. Каратанова по праву считают певцом Сибири. Сибирская природа, тайга и тундра, могучий Енисей, Столбы, жизнь и быт людей Севера - рыболовов и охотников были ведущими темами его творчества.

Искусствовед Н.В. Лисовский справедливо отметил: "В пейзажной живописи Д.И. Каратанов является прямым продолжателем традиций Саврасова, Васильева, Левитана. Тот же строгий реализм, стремление к простоте, искренности и сердечности. Та же любовь и проникновение в душу родной природы и умение найти красоту в самом простом мотиве. Но при всем этом общем Каратанов ни на кого из перечисленных художников не похож, как не похожа природа средней полосы России на природу Сибири..."

Д.И. Каратанов воспитал многих красноярских художников. У него учились художники А.В. Вощакин, А.П. Лекаренко и другие. "Я, его бывший ученик,- говорил А.П. Лекаренко,- буду всегда ему благодарен как замечательному учителю и воспитателю, человеку редкой души, открывшему предо мной двери в мир прекрасного".

Каратанов первый из сибирских художников получил в 1948 году почетное звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Замечательный самобытный художник Д.И. Каратанов воспевал Сибирь, ее природу, ее историю, ее людей. Сибирь создала его как художника, и он отплатил ей преданностью, верностью, любовью.

В Красноярске есть улица Д.И. Каратанова, а на доме по ул. К.Маркса, 83 установлена мемориальная доска с барельефом художника и текстом: "В этом доме с 1933 по 1952 год жил работал художник, заслуженный деятель искусств РСФСР Дмитрий Иннокентьевич Каратанов".

"Таких прекрасных, светлых, обширных изб, с такой изящной внутренней отделкой, нигде в целой России нет. Бревна вытесаны и выструганы так искусно, что в избе стены как бы сплошные, блестят и радужатся от перелива древесных струй", - писал декабрист И. Завалишин о жилищах сибиряков.

Повседневная жизнь крестьян протекала в избе, а для приема гостей и застольев чаще служила парадная половина дома - горница. В избе особое место отводилось русской печи. Она была "кормилицей", хозяйственным центром дома. В конце XVIII века начинают исчезать печи "по-черному", но еще длительное время остаются "полубелыми", т.е. с трубой и заслонкой-задвижкой в верхней части, на чердаке. Печь ставилась справа или слева от входной двери. Для спуска в подполье рядом с печью располагался "голбец" ("голбчик") - ящик с крышкой. Голбец мог быть и за печью с вертикальной дверью. Значительно позднее спуском в подполье стал люк в полу ("западня"). Над входной дверью от печи до стены настилались полати: здесь спали почти все члены семьи, а также хранилась часть одежды. На полати входили по приступкам у печи. Верхним голбцом называлась деревянная площадка от печи до стены. Печь служила спальным местом стариков.

Передняя часть избы перед печью отгораживалась загородкой из тесниц или занавеской. Здесь располагалась "куть", своеобразная кухня. Это было "царство" хозяйки и "большухи", жены старшего сына. В куть выходило устье печи. Вдоль стены стоял или подвешивался ящик для посуды - "залавок", а наверху от печи тянулась широкая полка - "грядка".

Углы в избе носили названия: кутный, покуть, сутки и передний (красный, святой). В святом углу сходились широкие лавки. Они были шириной до 9 вершков (около 40 см). Лавки чаще всего были прикреплены к стене, застилались специальными ткаными половиками или холстами. Здесь же стоял чисто выскобленный и вымытый стол. А главное, в святом углу располагалась "божница" с иконами. Иконы и божница украшались пихтой, рушниками. Перед иконой во многих домах висела лампадка.

При наличии одной комнаты - избы - вся семья живет в ней зиму, а летом все переходят спать в неотапливаемую клеть или на поветь, на сеновал. Но в XIX веке в домах сибиряков уже по нескольку жилых покоев: "прихожка", "спаленка", "горница".

В горнице часто была своя печь - обычно "голландка" ("галанка", "механка", "теремок"). У стены покоилась деревянная кровать - на ней пуховые перины, подушки, простыни из белого, а покрывала из цветного полотна. Иногда кровати застилались коврами сибирской работы.

Вдоль стен шли лавки, шкафы или полки со "всякой посудой фабричной работы". В горницах встречались деревянные диваны, резные или крашеные. Обязательно здесь стоял стол искусной работы, часто с резными ножками, покрытый скатертью или ковром. Украшали горницу также сундуки ручной работы или купленные на "ярманке" - в них хранились личные вещи членов семьи.

В переднем углу горницы также имелась "божница", но более украшенная и с более ценными иконами. Наиболее ценимы из них были привезенные "из Рассеи" и передававшиеся по наследству.

Стены горницы особенно гладко выструганы и даже, по воспоминаниям стариков, натирались воском, вощились для блеска и красоты. Углы закруглены. Позднее стены стали оклеивать холстом, обоями ("шпалерами"), а мебель стали красить синей или красной масляной краской.

В простенках висело зеркало, украшенное полотенцем с вышивкой; висели лубочные картины, а иногда и "писанные красками". В начале ХХ века повсеместно появляются застекленные рамы с фотографиями.

Полы тщательно мылись с "дресвой", прокаленным песком, скоблились и застилались сшитыми холстами, прибитыми по краям мелкими гвоздями. Сверху на холсты настилали в два-три слоя домотканые половики. Они служили и своеобразным показателем достатка в доме. У зажиточных крестьян можно было на полу встретить ковры.

На столе в горнице обязательно стоял самовар, а также набор чайных фарфоровых чашек.

Потолки в горнице были настланы особенно тщательно, украшены резьбой или расписаны красками. Важнейшим нравственно-этическим центром и элементом интерьера была "матица", потолочная балка. "Матица дом держит", - говорили сибиряки.

Нигде в России так не ценились чистота, порядок в доме, как в Сибири. Полы, столы, лавки, стены и потолки постоянно мыли и скоблили. А старообрядцы Забайкалья перед праздниками даже мыли свои дома снаружи сверху-донизу.

История Приенисейского края уходит в глубокую древность. Первые люди поселились здесь около 200 тыс. лет назад. За прошедшие века по территории прокатились волны нескольких великих миграций человечества. До прихода русских здесь обитали немногочисленные тюркские, самодийские, тунгусские и енисейские племена, обладавшие самобытной древней культурой и особым образом жизни. Первые отрывочные сведения о появлении русских на Енисее относятся к тем далеким временам, когда отважные поморы — потомки новгородских ушкуйников — добирались сюда по «студеному» морю вдоль северных берегов континента. Однако широкое заселение Приенисейского края происходило на общем фоне присоединения Восточной Сибири к Русскому государству в начале ХV — первой трети XVII вв. Главной целью землепроходческого движения в Сибирь была «мягкая рухлядь» (пушнина) — важнейшая валютная статья дохода Московского государства в XVI - XVII вв.

В бассейн Енисея русские землепроходцы вышли на рубеже XVI - XVII столетий. Продвижение русских шло водно-волоковыми путями. Пробираясь с севера со стороны «златокипящей Мангазеи», казаки в 1607 г. основали в устье Турухана первое постоянное поселение в крае — зимовье «у Николы на Турухане». Так первым из «небожителей» на берега Енисея пришел Николай Чудотворец — самый популярный на русских посадах «покровитель» торговых людей и мореходов. Поселение впоследствии стало называться Новой Мангазеей (нынешнее село Старотуруханск).

С освоением Маковского волока было положено начало активному продвижению русских в Восточную Сибирь по системе рек: Обь - Кеть - Кемь - Енисей - Ангара - Лена. В конце волока у входа в Ангару в 1619 г. поставлен Енисейский острог, который в течение более 150 лет был главным товарно-распределительным и ремесленным центром Восточной Сибири. Для защиты с юга подступов к Енисейску и водному пути были основаны Красноярский (1628 г.), Канский (1628 г.), Ачинский (1641 г.) остроги, получившие названия Красноярской засечной черты. Территории к югу от нее были присоединены лишь в начале XVIII столетия, когда с постановкой Абаканского (1707 г.) и Саянского (1718 г.) острогов на берегах Енисея окончательно утвердилась русская власть. Определенную роль в заселении юга края стал играть Яновский волок, соединивший бассейны Верхнего Чулыма и Енисея на территории нынешнего Новоселовского района.

В XVII в. на территории края сформировался второй по значению в Сибири, после Верхотурско-Тобольского, Енисейский земледельческий район, поставлявший хлеб во все восточные окраинные земли России.

С проведением Московского (Сибирского) тракта в середине XVIII в. открывается новый этап заселения и развития Приенисейского края. Во много раз ускорилась, по сравнению с водным путем, доставка товаров из России на Восток и в обратном направлении, активизировалась торговля (зимний санный обоз поспевал из Ирбита на Урале до Кяхты в Забайкалье всего за два месяца, вместо двухлетнего пути по рекам и волокам Сибири с продолжительными изнурительными зимовками). Обслуживание тракта (извозный промысел, ямщина) способствовало формированию ремесленных и торгово-транспортных функций городов, пришедших на смену их военно-оборонительным функциям.

Экономическая жизнь постепенно перемещается с севера в зону Московского, Ачинского, Енисейского и Тасеевского трактов. Поток вольных переселенцев направляется в Минусинский, Ачинский и Красноярский округа как наиболее благоприятные для земледелия. Рост численности русского населения на юге губернии был ускорен созданием медной и железоделательной промышленности (Луказский и Ирбинский заводы) в 30-х годах XVIII в. Развиваются города Красноярск, Ачинск, Канск, Минусинск. Учреждение в 1822 г. Енисейской губернии послужило новым мощным импульсом развития Приенисейского края под единым управлением. В силу удобств транспортно-географического положения административным центром губернии стал г.Красноярск, хотя в экономическом отношении он значительно уступал Енисейску. Население губернии ко дню ее основания составило 158,7 тыс. человек с явным преобладанием русских.

К середине ХIX в. Енисейская губерния становится крупнейшим золотодобывающим районом России. В период апогея «золотой лихорадки» (1847г.) в заангарской тайге было намыто 1212 из 1270 пудов всего добытого в Российской империи золота. Золотодобыча ускорила развитие судоходства на Енисее, рост земледелия и животноводства, всколыхнула быт и уклад жизни приенисейских деревень, вписала славные и трагические страницы в экономическую историю Енисейской губернии и всей России.

К концу ХIХ в. в губернии сложилась сеть старожильческих поселений, до сих пор являющихся «каркасом» поселенческой сети Красноярского края. С проведением по территории губернии в 1895-1897 гг. Транссибирской железной дороги и внедрением капиталистических отношений здесь развивается фабрично-заводская промышленность, основная доля которой приходилась на предприятия железной дороги (железнодорожные мастерские в Красноярске, Иланске, Боготоле), дражную добычу золота, винокурение, лесную и железоделательную промышленность. На территорию губернии устремился переселенческий поток из Центральной России, особенно с проведением новой аграрной политики П.А.Столыпина, составивший до революции около 400 тыс. человек. Население губернии, в 1897 г. достигшее 570,2 тыс. человек, к 1914 г. возросло до 1119,2 тыс. жителей.

Щукины - посадские купцы г. Енисейска, занимавшиеся организацией винокурения и виноторговлей почти полтора века. Так, Петр Щукин, енисейский посадский (с 1744 г. - купец) на 1739-1743 гг. взял на откуп кабацкий сбор по Красноярску с уездом на сумму в 1177 руб. 90 коп. Затем с 1744 г. он вместе с купцом Тюрепиным взял на четыре года на откуп питейные и кабацкий сборы в Мангазее с уездом. В конце XVIII в. в купцах III гильдии числился Дмитрий Иванович Щукин, которого на 1861-1863 годы выбрали одним из заседателей Енисейского городового суда. Его 26-летний сын Иван в 1882 г. был купцом II гильдии и главным образом занимался торговлей "раздробительно вином и водкой", а также наливкой в двух питейных заведениях и винном оптовом складе. Для склада вино и спирт приобретался у А.С. Баландина. Оптовая торговля давала годовой прибыли до 600 руб. В одном питейном заведении реализовывалось до 200 ведер вина на 1240 руб. и пять ведер наливки на 40 руб.; в другом, которым заведовал приказчик второго класса, в год уходило до 200 ведер вина и 130 ведер наливки на 200 руб. Чистая прибыль по второму заведению составляла 400 руб. Торговлей вином он занимался и в 1906 г. Виноторговлю И.Д. Щукин сочетал с торгом "мелочными" товарами и мясом. В мелочной лавке сидел сын Ивана Иван (род. в 1887). Интересно, что еще в конце XVII в. в Енисейске среди мясников выделялись четыре брата Щукина.

Как уже отмечалось, путь по Иртышу и Оби от Тобольска до Березова и далее по Обской губе до реки Таз начинали в конце июня и покрывали за 8-13 недель. В августе-начале сентября торгово-промышленный люд достигал Мангазеи, где останавливался на зимовку. Весной город пустел. Партии промышленников, пользуясь вешней большой водой, спешили по Тазу через волоки, озера и реками попасть в Туруханское зимовье и оттуда по Енисею уйти в основные районы соболиных промыслов. В свою очередь, Туруханск пустел с начала июля и вплоть до мая-июня следующего года, до возвращения промысловиков, которые торопились тем же путем до "замороза" добраться до Мангазеи и через Обскую губу уйти на "Русь". С середины 30-х годов путь в Мангазею по Оби и Обской губе стал глохнуть, так как с развитием земледелия в Енисейском уезде промышленникам стало выгоднее через территорию по Кети и Маковскому волоку следовать на промыслы в низовья Енисея и Приангарья.

В отдельные годы в Мангазейский и Енисейский районы приходило до двух тысяч охотников. Главным объектом пушного промысла был дорогостоящий соболь. Попутно добывали бобров, волков, лисиц, зайцев, белок, горностаев. С 80-х годов, по мере истребления соболя, многие охотники перешли к массовому промыслу песца.

Как выяснил крупнейший в нашей стране знаток старинных промыслов в Сибири красноярский ученый П.Н. Павлов, эта отрасль экономики принесла России за 70 лет до 8 млн. шкурок соболя на более чем 11 млн. руб., что в среднем составляло 20% доходной части ежегодного государственного бюджета. На долю Приенисейского края пришлось немало: примерно каждый четвертый соболь из десятка (2,8 млн. штук) и на каждые три рубля - пятьдесят копеек из червонца (4077 тыс. рублей).

В лучшие охотничьи сезоны русские промышленники добывали в Приенисейской тайге до 100 тыс. соболей. В среднем каждый охотник-профессионал в год испромысливал в Мангазейском уезде чуть более 60 соболей, а в Енисейском уезде - от 38 до 49 соболей. Их стоимость превышала в 1,5-2 раза стоимость "ужины", то есть промыслового снаряжения, куда входили 20-30 пудов ржаной муки, до пуда соли, не менее 10 аршин сукна сермяжного, около 15 аршин холста, две пары чарков (обуви), три пары рукавиц, одна-две рубахи, около 10 камасов лосиных или оленьих, а также один-два топора, нож, пять-десять саженей сетей неводных и прядено неводное.

Из-за разных цен, особенно на хлеб, "ужина" обходилась в среднем каждому охотнику в Мангазейском уезде в 25-35 рублей, а в Енисейском - 15-25 рублей. Чистая же средняя прибыль, из-за больших транспортных расходов, была много меньше, составляя 20-25%. Это явно немного, если учесть тяжелые условия жизни в глухой тайге, в "несносных трудах и нуждах" в течение всей зимы.

Как же охотились промысловики? Уходили ватагами, обычно в 10-15 человек. Возглавлял промысловую партию передовщик, или ватащик, которому все должны были беспрекословно подчиняться. Он выбирал места промысла, делил большие артели на части (с XVIII века назывались чуницами), выбирал в чуницах передовщиков, возглавляя одну из них сам, назначал чуницам места промыслов, а до начала ледостава организовывал промысел соболей с собаками и сетями-"обметами" вблизи построенного артелью зимовья. По возвращении с промысла передовщики чуниц отдавали артельному передовщику добытых соболей и других зверей, отчитывались во всех делах перед ним. Провинившимся "ватащик" назначал наказания, особенно суровые за воровство.

Каждая небольшая артель, "чуница", действовала самостоятельно до начала промысла самоловными орудиями-"кулемами", ее передовщик делал нарты, лыжи и специальную обувь - уледи; их качество было крайне важным в условиях полного бездорожья. Каждый промышленник волок сам или с помощью собаки нарту с запасом к назначенному передовщиком месту. Сам же глава чуницы уходил за день вперед, чтобы к приходу своих товарищей подготовить стан в виде шалаша и наметить удобные места для ловушек. В районе стана по надям и речкам промышленники делали по два-три ухожья, или "путики", то есть промысловые пути, каждое состоявшее из 80 кулем. Каждому охотнику полагалось рубить по 20 кулем в день, что, впрочем, довольно редко кому удавалось.

Дело в том, что сооружение кулемы было довольно трудоемким занятием. У подножия дерева сколачивался небольшой "огородец" из спиц, образовывавший коридорчик в длину немногим более пол-аршина (35 см) и вышиной четверти на три аршина, закрытый сверху дощечками, чтобы снег не осыпался. Одним концом коридорчик упирался в дерево, а вход с другого конца оставался свободным. У входа клалась приманка - кусочек мяса или рыбы при помощи дощечек, шестика или веревочки, соединенных с большим бревном, приподнятым на тоненькой палочке над входом. Когда голодный соболь, привлеченный приманкой, наступал на дощечку, лежавшую у входа, веревка или шестик приходили в движение, бревно срывалось с устойчивого положения и обваливалось на соболя. Эта ловушка давящего типа делалась только с помощью топора и ножа и дожила в северных районах до нашего времени. Каждый промышленник за сезон изготавливал несколько сот кулем, так как, устроив за несколько дней на каждом стане ловушки, чуница шла на новый стан устраивать ухожья.

После 10 станов передовщик чуницы половину людей посылал "по завоз", то есть за оставленным в зимовье или по дороге запасом. За зиму охотники делали три таких ходки, при этом завозчики осматривали кулемы в том же порядке, как и устанавливали. При возвращении всей чуницы в зимовье ловушки осматривались в последний раз в обратном порядке и заколачивались, чтобы в них не попали соболи. Более частые осмотры затруднялись значительными размерами кормовых участков соболя, каждый площадью в 8-10 км.

В базовом зимовье промышленники ждали навигации, а иногда жили до следующей зимы, если заходили сразу на несколько сезонов. Тогда они занимались ловлей рыбы, охотой на диких животных, выделывали шкурки зверей и даже шили меховые вещи. Большие партии оставляли в зимовьях одного или несколько сторожей. На случай вооруженного нападения отрядов коренного населения зимовья служили укрепленным убежищем, правда, не всегда надежным. В большинстве своем зимовья были примитивными сооружениями.

Выйдя из тайги, ватага-артель уплачивала на таможенной заставе десятинный промысловый налог - каждого десятого соболя, делила добычу поровну между собой (передовщик обычно получал еще половину стоимости ужины) и распадалась.

В 70-х годах из-за перепромысла соболя (в среднем ежегодно выбивалось до 40% зверьков) пушной промысел стал терять свое значение. Русским с 90-х годов он был почти полностью запрещен правительством. Поэтому многие постоянные промышленники Мангазейского района, и особенно Енисейского, сдвинулись на север Таймыра для массового промысла песца. Этого кочевого зверя, отличавшегося сезонными миграциями, добывали простыми ловушками давящего типа (пастями или клепцами), которые устанавливались на пути массового хода зверей. Поперек берега реки обычно возводили невысокие изгороди из тальника и в специальных отверстиях в них ставили клепцы. Некоторые на океанском берегу или у реки натягивали неводы с колокольчиками на верхней тетиве и караулили с палкой.

Пасти расставляли в шахматном порядке вокруг постоянных и отъезжих зимовий, от 50 до 500 на каждого жителя, и объезжали их раз-два в месяц. В начале XVIII века в крае добывалось от трех до восьми тысяч песцов ежегодно.

В целом, по денежной оценке, продукция пушного промысла в Приенисейском крае до конца XVII столетия более чем в два раза превышала стоимость выращенного зерна, скота и произведенных ремесленных изделий. Однако это не дает основания считать данную отрасль хозяйства края ведущей. Ведь в ней было занято профессионально не более 1,5 тысяч промысловиков...