Ряннеля, пейзажиста, волнует и образ современника. В поездках по краю Ряннелю приходилось встречаться со многими интересными людьми - геологами, бурильщиками, гидрологами, ирригаторами, монтажниками, охотниками. Все эти люди со своим духовным миром не могли не заинтересовать художника. Богатство человеческих характеров определило и разнообразие портретов.

В 1953 году на краевой художественной выставке появились первые портретные работы Ряннеля "Лауреаты Государственной премии СССР, хакасские ирригаторы А. Г. Турбин и А. Я. Пантелеев" (1952) и "Портрет мастера цеха К. В. Сухарникова" (1953). Они стали первой ступенью в освоении трудного жанра портрета. Несмотря на некоторую рационалистичность в трактовке моделей, чувствовалось стремление передать не только внешние черты портретируемых, но и их внутренний мир, Уже в этих работах заметно выявилось наиболее существенное в языке Ряннеля-портретиста - передача состояния модели простыми художественными средствами. Композиция портретных работ художника несложна, живописная лепка формы неторопливая, вдумчивая. В трактовке образа автор исходит прежде всего из характера человека, для которого находит соответствующий активный фон, воспроизводя с его помощью не только внутренний мир, но и среду, в которой живут персонажи его портретов.

Присмотримся к портретам более позднего времени: "Портрет матери" (1959), "Портрет охотника-проводника И. Поросенова" (1961), "Портрет гидролога В. И. Винокурова" (1962) и "Портрет художника В. И. Мешкова" (1963).

За их спиной лежит суровая земля, с которой неразрывно связаны эти люди, их человеческие качества выкованы ежедневным противоборством с этой суровой и одновременно прекрасной сибирской землей.

В "Портрете матери", полном тепла и света, нежных красок художник запечатлел свой полный сыновней любви рассказ о труженице, прошедшей долгую, честную и нелегкую жизнь.

Свои чувства к матери Ряннель высказал и в заметках о путешествиях: "Давно я не был у матери.

Сейчас (в походе) я даже не знаю, жива ли она, а ведь она мать и моя первая учительница, никогда не выдавала тревогу за меня, не унижала сочувствием. Учила меня как маленького индейца: не плакать, когда больно, не прыгать от радости, не кричать в споре, не смотреть на чужой хлеб, когда голоден; разрешались слезы от клеветы, разрешалось бить первым, если ближе двух шагов подступал враг."

Словесный рассказ о матери продолжен в портрете на холсте. Оторвавшись на секунду от своих дел, она заинтересованно всматривается вдаль, будто увидела приближающегося к дому дорогого гостя. Лицо мудрое, доброе, руки труженицы... Жизнь прожита, но она принесла покой, мелкая суета не беспокоит умудренную пожилую женщину, которая много видела и пережила.

Художник сумел передать не только внешний облик дорогого ему человека, но и раскрыл его богатый духовный мир.

Важно также отметить решение художника написать портрет матери не в праздничном наряде и не на каком-либо нейтральном фоне, а в обстановке повседневного труда и забот. Это повысило действенность образа. Не случайно почти в каждом отзыве о работах Ряннеля зрители отмечают этот портрет.

В 1961 году на Всесоюзной художественной выставке Ряннель показал "Портрет охотника-проводника И. Поросенова". Это очередная его творческая удача в сложном жанре портрета. Манера исполнения все та же - простая и соответствует характеру изображенного человека, прошедшего трудную жизнь. Это он выводил из лесных пожаров геологов, в обход завалов вел их трудными дорогами и тайными, только ему знакомыми тропами. То обстоятельство, что портрет охотника прошел строгий отбор выставкома и оказался в экспозиции Всесоюзной выставки - свидетельство признания коллегами незаурядного мастерства Ряннеля-пейзажиства в жанре портрета.

Во всех своих портретах Ряннель избегает перечислять детали, которые должны рассказывать о профессии персонажа. С точки зрения художника, это мельчит образ, лишает глубокого содержания.

Одним из интересных и завершенных как в смысле психологической характеристики, так и в композиционном и колористическом отношениях является "Портрет гидролога В. И. Винокурова" (1962). На фоне скал, укрытых плотно слежавшимся снегом, изображен молодой человек с закинутым за спину рюкзаком. Остановившись на мгновение, он повернул лицо к зрителю. В облике видится простая осанка человека, не позирующего, а в естетвенном плавном спокойном движении. Его полуфигурное изображение занимает по высоте всю плоскость холста и это придает монументальность портрету. Написан он свободно, широко, в серебристо-коричневой гамме. Портрет привлекает внимание правдивостью образа, мастерством исполнения.

Та же простота и строгость присущи "Портрету художника В. И. Мешкова". Их Ряннель достигает сдержанностью колористической трактовки, естественностью позы, в которой есть в то же время и внутренняя значительность. Люди и предметы берутся и изображаются Ряннелем в их реальном бытии, они всегда объемны, весомы, но при этом, что очень важное, художник проникает вглубь психологии изображаемых людей.

В. И. Мешков изображен на фоне заполярного пейзажа в рабочей походной одежде. Он где-то далеко на севере на натурных зарисовках, ему приходится и мокнуть в тайге, и мерзнуть в холодной тундре, чтобы найти мотив и состояние природы. Вот и сейчас, положив руки на папку с рисунками, он внимательно всматривается в окружающее, перед тем как начать работу... Композиция и колористическое решение портрета гармонируют с его содержанием, отвечают психологическому складу, внутреннему состоянию модели.

Несколько портретов написал Ряннель в своих поездках по эвенкии. О своих героях он оставил дневниковые записи. Степан Апкин - хороший охотник, мудрый таежный следопыт. Медалист ВДНХ, фронтовик. Портрет написан на берегу реки Катанги. Сергей Чуркин - фронтовик, потерял ногу на фронте. Далеко в тайгу за зверем ходить не мог, но профессию рыбака освоил в совершенстве. Он удивительно строго и недвижимо мог позировать два часа и не засыпал, как профессиональные натурщики. Ефим Шилькичин. Ему 80 лет, но он исправно снабжал Чемдальскую звероферму ягодами, рыбой и мясом лося. В этой же серии были портреты сказительницы А. С. Пикуновой, инженера А. Радул, поэта Алитета Немшуткина.

Несомненной удачей представляется портрет Анатолия Ярошенко - человека яркого, талантливого, беспокойного. Он не только хороший певец и дирижер, но и директор большого удачливого совхоза, как принято говорить, руководитель новой формации. В новом культурно-спортивном комплексе он выделил светлый зал для народной картинной галереи, которую пополняет постоянно. Здесь в Большой Уре экспонируются персональные и групповые выставки не только красноярских художников. В эту сибирскую глубинку залетают и столичные солисты и ансамбли из союзных республик. Сам он частый гость в мастерских художников и с радостью принимает у себя на селе мастеров искусств. Как естественный результат этой творческой дружбы - появление все новых портретов ветеранов труда в совхозной картинной галерее. Несколько портретов выполнил Ряннель во время создания диорамы исторического центра села Большая Уря.

"Несколько летних месяцев мы с сыном реботали над диорамой для музея в Большой Уре. Небольшая по размерам, эта работа оказалась очень насыщенной деталями, трудоемкой в многочисленных мелочах и очень малооплачиваемой по расценкам художественного фонда. Но сюда в село мы приезжали с удовольствием, потому что нас там ждали, наш труд стал для сельчан событием значительным. Кроме того, мы постоянно встречались с очень разными красивыми людьми, в чьих усталых глазах и морщинах как бы отразилось наше время с печалями и заботами". Ряннель в беседе с автором очерка имел в виду героев своих портретов Корольчука, Шалду, механизаторов совхоза Антипина, Голубева, Почитального...

"Портрет Анатолия Ярошенко писался трудно, и не только потому, что позировать ему серьезно не удается - нет времени в светлую пору в хорошую погоду, а скорее потому, что я его хорошо знаю и пытался выложиться до конца. Отупев от одного варианта, я начинал другой; так в трех вариантах испытал себя на терпеливое восстановление утраченной формы. Почему редко пишу портреты? Не люблю зависимости от натурщика, даже великого. Пейзаж я создаю по своему образу и подобию, - и даже тяжелая усталость бывает радостной."

Несмотря на заметные успехи в работе над портретом, Ряннель обращается к этому жанру все же изредка.

Завершая обзор портретного творчества Ряннеля, хотелось бы подчеркнуть одну важную особенность: мы не найдем здесь персонажей, случайно оказавшихся на холсте.

Великая сибирская река покоряла многих живописцев страны беспокойной ширью своих просторов, величавой красотой берегов, бурным ритмом могучего течения. Об этом хорошо писал А. П. Чехов: "Не в обиду будь сказано ревнивым почитателям Волги, в своей жизни я не видел реки великолепнее Енисея. Пускай Волга нарядная, скромная, грустная красавица, зато Енисей могучий, неистовый богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость. На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью; яркие золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть русским пессимизмом, на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. Так по крайней мере думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью глядя на его воду, которая с страшной силой и быстротой мчится в суровый Ледовитый океан. В берегах Енисею тесно. Невысокие валы обгоняют друг друга, теснятся и описывают спиральные круги, и кажется странным, что этот силач не смыл еще берегов и не пробуравил дна. На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том - горы... Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега! Много у меня было разных мыслей, и все они путались и теснились, как вода в Енисее, и мне было хорошо.

Енисей писали многие красноярские художники. Среди них первым был В. И. Суриков. В его этюдах Енисей запечатлен еще необжитым, суровым, могучим, каким и видел его Чехов. Много рисовал и писал Енисей ученик Сурикова - видный сибирский художник - живописец и график Д. И. Каратанов. Продолжал разрабатывать тему о Енисее А. П. Лекаренко. К образу родной реки в той или иной мере обращаются все красноярские художники пейзажисты. Но не только сибиряки влюблены в великую реку, давно ставшую одним из символов России. На Енисее бывали такие выдаюшиеся московские живописцы, как А. М. Грицай, П. П. Кончаловский, Я. Д. Ромас, В. Ф. Стожаров и другие.

Многообразна тематика, которая связана у Ряннеля с Енисеем. Художник хорошо изучил своеобразный нрав реки, ее изменчивые краски в различных местах течения и в зависимости от погодных условий. Он не однажды совершал "походы" по реке то на плотах, то на самоходных баржах и теплоходах от ее истоков до низовья. И, как оказалось, изображать Енисей трудно. Он не сразу покорился Ряннелю. Вот что рассказывает художник: "Как ни странно, все началось с заказа. Мне предложили написать два пейзажа о Енисее. Недолго думая, я принял заказ. Я вырос на Енисее, постоянно из года в год путешествую по его голубым просторам и накопил значительное число этюдов. Казалось, что собранного материала вполне достаточно. Но когда я вплотную взялся за работу, мой оптимизм быстро прошел. Поиски выразительного решения заставили меня убедиться в том, что я знаю о Енисее все же мало. Не был найден художественный образ великой сибирской реки."

Художник продолжает поиски. Он замечает, что Енисей - многоликая река. Прозрачный, с белыми бурунами в Тодже; темно-зеленый, с отражением белых облаков - в горах Саян; неукротимый и стальной у причалов Красноярска и Игарки; спокойный, до сорока километров в ширину - в районе Нассоновских островов... В одной картине невозможно рассказать о тех чувствах и волнениях, которые дарит Енисей человеку, побывавшему на его берегах. "Енисей как тема для художника, - говорит Ряннель, - представляется очень грандиозной, и я никак не могу осмыслить пластический символ для выражения в одном прямоугольнике полотна."

В разное время на краевых, республиканских и Всесоюзных художественных выставках экспонировались: "Енисей у Курейки" (1949), "Енисей. Казачинский порог" (1953), "Енисей. Большой порог" (1955), "Енисей. Порог Дар Ужар" (1956), "Енисей. Белая ночь", "Енисей. Восход луны", "Рождение Енисея" (все - 1957 г.), "Енисей. Ледоход" (1963), "Енисей у полярного круга" (1966) и другие работы. Красота и мощь Енисея, восхищающие нас в этих пейзажах, говорят о том, что "ключ" к раскрытию волновавшей художника темы был им найден.

О том, как родилась мысль написать картину "Рождение Енисея" Ряннель рассказывает: "Я очень люблю стихи, они помогают мне во всех случаях жизни. В сборнике стихотворений С. Щипачева я нашел такие строки о Енисее:

И мне страстно захотелось увидеть, как рождается Енисей." Когда горы освободились от снега и прошел ледоход по Енисею, Ряннель с группой хакасских и тувинских художников отправился в поход до Верхне-Енисейского водопада. Путь был многодневным и трудным. К концу похода вышли съестные запасы. Сильно утомленные подошли художники к водопаду. "Встреча с водопадом словно подменила нас, - говорит Ряннель, - Картина, открывшаяся нашим глазам, незабываема, усталости как не бывало. Быстро менявшийся праздник красок, гул водопада, повторенный скалами и лесистыми горами - все это настраивало на торжественный лад и привело нас в такое состояние, при котором работается легко и свободно. Все было настолько неожиданно, что захватывало дух. О красоте более действенной мы и не мечтали. Мы увидели рождение Енисея! Только в этот момент я понял, что моя готовая, заранее, до похода, созревшая схема будущей картины не нужна. Действительность подсказала решение, которого не найти при самой богатой фантазии."

Стоит подчеркнуть, что это был героический поход группы художников. Триста километров прошли они пешком "по тропе подвига" в дремучей Тоджинской тайге, семьсот проплыли на плоту и лодке через стремнины и пороги Верхнего Енисея в местах, где кругом на многие километры нет человеческого жилья. Таков путь создания картины "Рождение Енисея", в которой в наиболее полной мере воплотились поиски художника в решении образа могучей сибирской реки.

Пейзаж оставляет волнующее впечатление. Это поэма о Енисее. Бурно низвергаясь со скалистой крутизны, вскипая пеной, разбиваясь в брызги, сверкаюшие в свете утренней зари, он устремляется вниз по течению. Тема пробуждения природы в утренний час оказалась созвучной теме рождения Енисея.

Тревожными темными силуэтами высятся на скалистом берегу кедры. Мощные скалы пытаются преградить путь стремительному потоку, который, в свою очередь, как бы раздвигая скалы, с боем пробивает себе дорогу к "брату океану". ("Брат океана", - так почтительно величают Енисей в народе). Картина являет собой зрелище, рождающее ощущение вечной динамики природы.

Захватившему Ряннеля зрелищу были посвящены и поэтические строки:

Картине "Рождение Енисея" предшествовал ряд полотен, посвященных реке. Среди них следует отметить "Енисей. Казачинский порог". Стремительный поток, высокие стальные гребни бурлящих волн, общий свинцово-серебристый колорит холста создают впечатляющую картину о могучем исполине. Кто бывал в тех местах, знает, что даже сегодня порог преодолевают лишь самые мощные теплоходы. Друтим помогает специальный буксир-туер.

Низовья Енисея показаны в картине "Енисей. Белая ночь". Неохватная ширь полноводного Енисея уходит к далекому горизонту, где в сумраке белой ночи сливаются и река, и берега, и небо. Легкая гамма красок и рассеянный свет передают ощущение торжественной красоты, несмотря на бедный, на первый взгляд, ландшафт.

Одно из красивейших зрелищ - весеннее пробуждение реки мы видим в картине "Енисей. Ледоход". Полный свежих весенних сил вскрылся он, и пошли по нему торжественно льдины, отражаясь в прозрачной зеленоватой воде. Живопись полотна построена на холодных светлоголубых, зеленовато-серых и легких фиолетовых тонах. Свободные, тонкой кладки мазки, подчеркивая силу течения на открытом плесе и корпусные на льдинах точно передают краски сибирской весны поры ледоходов.

Подлинная красота пронизывает все творчество Ряннеля, и очень разная у него эта красота - суровая, нежная, мужественная. Все представляется доступным для восприятия даже самому неискушенному зрителю. Содержание просто. Краски не кричат. Колорит спокоен, полотна наполнены ровным светом. И в то же время его картины внутренне сложны и наиболее значительные из них вызывают целый мир ассоциаций. Художник умело использует выразительные средства живописи, при помощи которых превращает явления действительности в произведения искусства, где художественная правда не утрачивает правды жизненной. Вглядываясь в его живопись, мы заметим и крепость рисунка, и мощность тона, и гармонию колорита, но главным образом невольно устремимся вглубь, в смысл изображенного мотива.

В особую группу следует выделить пейзажи Ряннеля "Тропа великанов" (1969), "Угрюм-река", "Сердце Саян", "Подкаменная Тунгуска" (все - 1978 г.), "Мунгун Тайга" (1980). Сюда же можно отнести рассмотренные выше "Горные кедры" и "Рождение Енисея". В этих эпических пейзажах видишь раздумья художника, его глубокую сосредоточенность. Он много думает над сюжетом, который по замыслу должен быть прост и значителен одновременно. Сочиненное полотно, по мысли художника, должно быть содержательным, даже философическим, сохраняя при этом жизненную трепетность.

В легендах и сказаниях сибирских народов нашли отражение известные темы борьбы добра со злом, неразделенной любви и преданности, о жизни вечно обновляющейся, о величии духа народного. В ряде произведений Ряннель сделал свое авторское изложение устных сказаний средствами живописи, трансформируя через свой разум и сердце вечные темы, стремясь вызвать у зрителя определенные эмоции, ассоциации, размышления.

В основе картины "Тропа великанов" - саянская легенда о заколдованных богатырях, отстоявших родную землю от вражеского нашествия. Возможно, художника прежде всего здесь пленили увиденные в натуре неожиданные ритмы поступи каменных великанов, контрасты света и теней и строгая красота саянской тайги. Поэт Михаил Горбунов, объясняя воздействие этого полотна, писал: "Камни ли это длинной чередой взбираются на горный перевал? Не великаны ли духа? Ветры времени обрушились на эту тропу, стихии веков оставили неизгладимые рубцы на скалах, но извечно движение сильных к солнцу, свету, в окутанную синей дымкой даль... Вся картина наполнена этим медленным, трудным, но непреклонным ритмом величавого движения...

Впрочем, нужны ли тут комментарии. Скажем лишь, что эпические картины Тойво Ряннеля - веское доказательство богатых возможностей пейзажа в выражении самых сложных мыслей и чувств нашего современника".

В картине "Угрюм-река" нагромождение планов - скальных берегов с осенним северным лесом и отражающая купол вечернего неба неугомонная холодная река - это жизнь природы как она есть, в движении, в точно выполненных деталях, но картина не просто созерцательна. Тревожный свет, как эхо набата, переходит от вершин плоскогорий на облака, громоздящиеся над горбатым горизонтом.

Понимание хрупкости нашего мира, тревога за него здесь выражены ненавязчиво, без привлечения сильных контрастов и надрывных ритмов, с чувством меры, художественным тактом. "Я всегда стремился к гармонии цвета, и направлял ее как мог, на раскрытие темы картины," - говорит художник.

По мнению художника, сочиненное полотно должно быть сложным и мудрым как афоризм, сохраняя при этом жизненно необходимые элементы в композиции холста.

Показательна в этом плане и картина "Мунгун-Тайга (Прощание с горой)". В облачных тенях светится труднодоступная вершина. На переднем плане - спешившийся всадник с шапкой и камнем в руках. Он совершает какое-то таинство. Легенда гласит: каждый путник на перевале клал сюда свой камень - дань горе, как признак преклонения перед могучими силами природы. Таков обычай в этих местах. Возможно, настал день и в жизни старого пастуха-тувинца, когда сердце требует подняться на перевал прошедшей молодости, посмотреть на пройденный путь и, поклонившись недостижной вершине Мунгун-Тайги, горе серебристого медведя, всегда зовущей сказочной голубизной просторов, оставить свой камень.

Так почти в каждой своей работе Ряннель добивается значительности содержания. И дело не только в умении вписать нужную деталь в цветовую среду полотна, а в глубине восприятия жизни, трепетном отношении к предметному миру, его красоте.

В работе над картинами, которые составляют основной стержень эстетической программы Ряннеля, художник избрал сюжеты, которые далеким светом отражают порыв души человека, стремление к его высокой цели - к совершенству.

Художественная правда - это отражение правды жизни, в которой волей автора выявлена ее сущность: выстоять, выжить, противостоять окружающей силе стихии - все это свойственно и Человеку, и Природе. Природа в его картинах одухотворена - живет с нами и волнует нас - это выстоявшие все бури горные кедры, вырвавшийся из каменной теснины поток Енисея, это горное озеро "Сердце Саян" - куда стекают ледники и туманы, превращаясь в реки, это и таинство горных ущелий, где идет медленный круговорот превращений, обновления жизни. "Я настраивал сюжеты своих картин, - говорит художник, - на непреходящие вечные темы, выстоявшие в памяти и сердце народа в виде легенды сказаний. Я пытался выявить в нашей насыщенной заботами деятельности главное, вневременное, что могло бы стать вровень с памятниками народной мудрости. Значительность задачи оправдывает мои потери и радости, если они окажутся издержками в сложном деле развития искусства."

Тема сибирского пейзажа волновала многих художников. Но ближе всего к ее решению подошли красноярские живописцы. Она нашла отражение в работак Д. И. Каратанова, А. П. Лекаренко. Ныне их традиции продолжают В. Я. Ряузов, Т. В. Ряннель. Каждый из них шел своим путем и "открывал" Сибирь по-своему, соответственно своей индивидуальности, но всегда на первом плане были поиски не внешней холодной и равнодушной академической красивости, а внутренней сути, - искали пути передать то самое существенное, что по своей глубине и значению, как говорил старейшина сибирских художников Каратанов, "больше чем красота."

1950-1960-е годы можно назвать Саянским периодом в творчестве Ряннеля. Все более и более углубленное изучение природы края побуждало художника переходить от накопления отдельных наблюдений к синтезу, обобщению. Его перестает удовлетворять непосредственная передача интимных уголков природы. Ряннель зорче приглядывается к могучей сибирской природе, сибирским просторам, ищет мотивы, которые бы ответили романтической взволнованности, зревшей в его душе. И эти мотивы он находит в сказочных Саянах.

Природа Красноярского края, а Саяны в особенности привлекают внимание художников своим неповторимым своеобразием. А. П. Чехов в своем очерке "Из Сибири" писал: "Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае, да пустынные берега притоков Оби - вот и все, что удается в памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые, которая со временом будет неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея.

В первом десятилетии нашего века тема Сибири местными художниками только начинала разрабатываться. Многое в ней для живописи было неожиданно ново. Сибирских художников этого времени можно не без основания назвать первопроходцами в искусстве. Первым художником-поэтом оригинальной и величавой природы по праву следует назвать Д. И. Каратанова, стремившегося проникнуть в сокровенное родной природы. Этому же посвятил свое творчество и его ученик А. П. Лекаренко, а сегодня их начинания продолжают В. Я. Ряузов и Тойво Ряннель. Каждый шел своим путем и открывал Сибирь по-своему, соответственно своей индивидуальности. Весьма значителен вклад каждого из них в пейзажное искусство страны.

В работах саянской серии в полную силу развернулось живописное дарование Ряннеля, углубилось творческое восприятие жизни, и вместе с тем глубже по содержанию, по настроению стали произведения. Параллельно с углублением мировосприятия шло развитие живописного мастерства. Вкладывая в изображение природы всю силу темперамента и восторга перед мощью открывающихся просторов, он внес в пейзажную живопись Сибири свой индивидуальный стиль, легко узнаваемый среди работ других художников, в котором экспрессивная живописная форма сочеталась со строгим конструктивным построением всех элементов картины. Краски сильные, выходящие из глубоко пережитого художником. Каждый пейзаж "живет" на холсте благодаря богатству чувств, заключенном в нем.

Раздумья и сложные искания предшествующих лет, уроки старших коллег подводят Ряннеля к созданию образов эпических. К этому звала сама природа края с мощью ее горных хребтов, лесов, безбрежной тайги, могучих горных рек.

О своем цикле саянских пейзажей Ряннель замечает: "Я не считаю себя первооткрывателем Саян, но я пытался увидеть их в своем плане. Они явились для меня ареной утверждения эстетической программы."

Картины Саянского цикла - это живописные сказы о земле сибирской, суровой и величественной. Они строятся на широких, как бы замедленных ритмах, открывая зрителю величие родной земли.

"В Саяны попал в 1949 году с тувинским художником В. Ф. Деминым, - рассказывает Ряннель. - Сходили с ним на Ергаки, и я был сражен. Не новичок я в тайге, годы в ней прожил, но то, что увидел, было невероятным: вековые кедры, борющиеся с высотой, с бурями, буйная растительность по нижним склонам гор. Каменный город, Оленья речка, Араданское озеро и, конечно, Ергаки. С начала пятидесятых годов хожу туда ежегодно: с коллегами из Красноярска, Абакана, с художниками Тувы и гостями. Хожу туда зимой и летом, весной и осенью. Во все времена дивны Саяны, но может быть, лучше всего они самой ранней весной, в марте-апреле: снег чистый, свету обилие, горы будто омыты набело, и уже работать можно без рукавиц - тепло, пурга метет, а все равно тепло. С тех пор Саяны стали для нас своеобразной творческой дачей, нашей художественной академией."

Не сразу художник смог "вписаться в краски" этой могущественной природы. Первое знакомство с Саянами показало, что прежние методы постижения природы недостаточны. Предстояло вместо укромных уголков изучать "конструкцию" многопланового эпического пейзажа с обширным открытым пространством, выяснять основные сочетания тонов, определять ведущую ноту колорита и сопровождающие его нюансы. Словом, решение творческих задач значительно усложнялось и требовало изучения природы заново.

Сильным творческим импульсом стало для Ряннеля первое участие на республиканской художественной выставке (Москва, 1953 г.). Экспонировались работы, выполненные в досаянский период: "Енисей. Казачинский порог" и "Золотая тайга" (обе - 1953 г.). В них уже явственно чувствуется стремление художника выйти за рамки интимного лирического пейзажа и присутствует то, что в дальнейшем будет развиваться и совершенствоваться - четкое деление на планы, умело разработанная перспектива и известная мера обобщения.

На республиканской выставке 1954 года были представлены первые четыре работы саянской серии, подсказавшие художнику решение большой эпической темы: "Саяны. Истоки реки Вуйбы", "Саяны. Далекий выстрел", "Араданский хребет" и "Перевал Подснежный" (все - 1954 г.). В них уже проступают новые черты, определившие творческий облик художника на новом этапе: повышенный интерес к композиции монументального пейзажа, явное тяготение к более широкому образному обобщению, эпической масштабности. В этих пейзажах Ряннель как бы нашупывал новые пути, испытывал свои творческие возможности, которые в полной мере раскрылись в последующих работах - "Шатры Эрлиг-Хана", "Вечер на Ергак-Тайге", "Голубой Арадан", "Оленья речка", "Скалы Ергака" (все - 1955 г.).

Сказочна и могуча природа в картине "Шатры Эрлиг-Хана". Лаконичны формы хребтов, раскинувшихся на многие километры. Все пространство первого плана, кроме скалистых вершин, укутано плотно слежавшимся снегом. Неприступными, суровыми кажутся эти молчаливые просторы, и тем не менее в пейзаж хочется "войти" и ошутить свежую чистоту красок мира природы, полноту и радость жизни. Торжественность образа, великолепие зимнего убранства, общее состояние пейзажа, замедленный ритм движений, широкая манера письма, большая обобщенность в цвете и формах горных отрогов - все говорит о том, что художник нашел нужные средства для создания эпического образа.

В картине нет деталей, нет ничего, что рассеивало бы внимание и поэтому горы кажутся особенно суробыми и величественными. Глядя на полотно, веришь, что Саяны именно такие, что скалы, небо, твердый спрессованный снег - все это сибирское. Не только видишь грандиозность, но и слышишь тишину вечности.

Картина "Шатры Эрлиг-Хана" экспонировалась на Всесоюзной художественной выставке и на выставке советского искусства за рубежом. Успех картины "Шатры Эрлиг-Хана" был закреплен в последующих произведениях, связанных с разработкой самых различных мотивов сибирского пейзажа.

В числе значительных произведений саянского цикла несомненно следует назвать "Вечер на Ергак-Тайге", которое экспонировалось на Всесоюзной художественной выставке (1957). В этом полотне та же широта и величие излюбленного художником пейзажа Саян. Мы узнаем определившийся почерк живописца, его простую и строгую манеру. По-прежнему широкими крупными планами он намечает композицию, в значительно большей степени, чем в прежних работах, раздвигает пространство вширь. Вместе с тем в этом пейзаже, наряду с эпической мерой обобщения, явно ошущаются нотки лирического звучания. Перламутровая гамма неба на далеком горизонте, который прорезает сиренево-розовая скалистая гряда, желто-оранжевый снег на склонах гор и сине-зеленая тайга во впадине среднего плана создают эпический образ природы, тишину величавую перед наступлением сумерек.

Художник разнообразен в своих мотивах. Он с удовольствием пишет природу в любое время года. Но в саянской серии у него больше зимних пейзажей. Быть может потому, что зимний наряд скрывает излишнюю пестроту красок, обобщает формы, четче выявляет планы.

Именно в этот, саянский период Ряннель поверил в свою способность передавать живописью могучую, необозримую и неисчерпаемую красоту сибирской природы.

Поэтичен зимний пейзаж "Оленья речка". Это эпическое полотно волнует и своим тонким лиризмом. С каждой работой саянской ерии художник усложняет решение живописноколористической и пространственной задачи. Если в картинах "Шатры Эрлиг-Хана" и "Вечер на Ергак-Тайге" пространство развивается главным образом вширь, то в "Оленьей речке" он стремится увести взгляд далеко в глубь полотна.

От вырвавшейся из-под снега, сверкающей многочисленными рефлексами горной речки, композиционного центра картины, очертания пологих гор, укрытых чистым снегом с прозрачными тенями уводят нас далеко к самому горизонту, где синеет горная гряда. Изгибы этого пути, несколько беспокойные ритмы разбросанных по долинам темных кедров создают ошущение динамичной полноты жизни.

Колористическое богатство, многообразие оттенков, полутонов, рефлексов, убедительность взаимоотношений светлых теплых и глубоких холодных тонов отличают это произведение.

Завершая обзор зимних пейзажей Саян, следует упомянуть полотно "Голубой Арадан". По своему решению оно близко к картине "Вечер на Ергак-Тайге". Но у подножий Арадана мы видим приютившиеся занесенные пушистым снегом три домика - зимовья охотников. Такая деталь вносит в общий пейзаж ноту теплоты. Композиция пейзажа естественна, уравновешенна, продуманна. Уверенно и свободно написаны серебристый снег, сине-голубые тени, пробежавшие по склонам гор, лесные вершины которых золотит заходящее солнце, и темная тайга в пади между горами.

На Всесоюзной художественной выставке экспонировалось также полотно "Саяны. Цветут жарки" (1957), в котором природа Саян представлена в летнем наряде. Благодаря удачному выбору мотива и его трактовке, монументальности композиции полотно это приобретает особую значимость. В нем еще более раздвинулись рамки картины, расширилось поле зрения, и много раз исхоженные места открылись художнику с новой стороны. Палитра стала богаче, разнообразнее, щедрее.

Далеко-далеко кругом, куда только достигает глаз, раскинулись Саяны. Массивы темносинего и бурого леса, чередуясь с полянами, покрыли пологие склоны гор среднего плана, а за ними окаменевшими волнами уходят к горизонту дальние голубые хребты. Суровой, мужественной простотой веет от этих плавных широких силуэтов. Низину переднего плана укрыл яркий ковер нежно-золотистой россыпи цветов - веселых, словно улыбки, жарков. Удачным композиционным и колористическим решением художник достигает ошущения бесконечности не только вширь, но и в глубину пространства. В чистом горном воздухе летнего дня ощутимы контрасты цвета. Теплая зелень травы, темная, но сочная зелень ельника, зеленовато-бурый лес склонов гор и легкая голубизна дали - все звучит единой стройной гармонией колорита. Изучая природу, Ряннель убеждался, что сама она чиста по краскам, в природе нет грязных тонов. Нет их поэтому в этюдах и картинах Ряннеля. Бесконечное многообразие оттенков цвета, вариации освещения этого многопланового ландшафта наполняют картину жизнью и динамикой, передают чувство необычайного богатства мира.

Несколько особнякомстоит в саянской серии пейзаж "Скалы Ергака" (1958). Картина поражает эпической мощью. Ряннель стремится запечатлеть в ней самые характерные черты Саянского ландшафта. Горы в композиции приближены к зрителю и занимают две трети холста. По лесистым склонам медленно плывут солнечные пятна, прозрачные тени от облаков, а группа небольших кедров на первом плане контрастирует с мощными массивами горных кряжей, упругие и плавные очертания которых сообщают картине величавый покой. Мягкие розово-желтые и фиолетово-сиреневые складки гор с зелеными кедрами и поросшими побуревшим мхом глыбами камней образуют мажорный колористический аккорд.

Можно назвать еще ряд превосходных лирико-эпических полотен, относящихся к этому периоду: "Араданское озеро" (1956), "Кузнецкий Алатау", "Перная Тайга", "Енисей, Лорог Даг-Ужар", "Саяны", "Енисей. Белая ночь" (все - 1957 г.). Они являются заметными вехами творчества, знаменующими собой важные этапы в преодолении тех или иных трудностей, в решении конкретных художественных задач, и вместе с тем составляют образ родной Сибири.

Саяны оставили глубокий след в мыслях и чувствах Ряннеля. Его пейзажи показали, что художник выдержал ответственный экзамен на творческую зрелость. В картинах, посвященных Саянам, особенно ощутимы широта и масштабность видения мира. Эмоциональная взволнованность автора неизменно передается и зрителям, которые душой чувствуют искреннее, полное дыхания жизни искусство художника.

Важно отметить еще одну особенность пейзажей Ряннеля. Его картины всегда несут мысль, идею. О своих работах художник говорит: "Создавая пейзажи, которые составляют как бы основной стержень моей художественно-эстетической программы, я брал за основу сюжеты, которые каким-то далеким эхом отражают порывы души человека, стремление к совершенству - это выстоявшие все бури и пурги деревья, вырывающийся на простор поток могучего Енисея,это горное озеро, куда стекают ледники и туманы, превращаясь в реки, это таинство горных теснин, где идет медленный круговорот превращений, обновление жизни... Я брал в основу своих сюжетов притчи и легенды - не зря же они выжили века в душе и памяти народной, значит это непреходящие вечные темы".

Ярким примером философичности творчества Ряннеля является картина "Горные кедры" (1959). Этому произведению посвятил стихи сибирский поэт Казимир Лисовский: Насквозь исхлестанные ветром, Косыми прутьями дождя, Стоят величественно кедры, Корнями в скалы уходя.

Стоят на горном перевале,
Стоят всем вьюгам вопреки!
Стоят и их никто не свалит,
На то они сибиряки!

Остро, драматично скомпонован пейзаж "Горные кедры". На скалистой гряде высятся полуистерзанные порывами ветров и дождей три могучих кедра. Они прочно вцепились своими узловатыми корнями в каменистый грунт и как стражи, выделяющиеся своей мощью на общем фоне, вызывают разные ассоциации. Для одних - это аллегория о трех богатырях, охраняющих недра Сибири, как писал в книге отзывов один из зрителей, другие отождествляют их со стойкостью людей, которые, не страшась трудностей, стоят "насмерть" и принимают на себя, как эти кедры, первыми удары судьбы.

Зрители поняли подтекст картины, ее философский смысл: "Ваши кедры воспринимаются нами как символ мощи, олицетворение силы земли сибирской. Это поэма о героях, это люди, это - мы". Так говорили на обсуждении выставки произведений Ряннеля геологи, рабочие, писатели.

Ассоциации не случайны, к ним подводит весь образный строй картины. Художник резко сжимает композицию, сближая три могучих кедра, кадрирует их, вырывая из общей массы таежного пейзажа. Сам пейзаж динамичен, и эту динамичность придает ему и характер формы кедров, и беспорядочное нагромождение каменных глыб, и неспокойное, с разрывами облаков, небо.

Передаче состояния природы в немалой степени способствует экспрессивная, широкая манера письма, свойственная Ряннелю.

Тема и сюжет картины автором глубоко прочувствованны, пережиты, - материал к ней живописец собирал долгие годы. В этом произведении, синтезирующем многолетние наблюдения художника, он показал себя мастером композиционного пейзажа - картины, владеющим методом реалистической типизации.

Ряннель - певец Сибири, как его справедливо называют и зрители, и критики, певец сибирского характера, мужества, силы, которая отличает сибиряков. Эпические картины его - веское доказательство богатых возможностей пейзажа в выражении сложных мыслей и чувств нашего современника.

Параллельно с полотнами эпическими Ряннель продолжает писать чисто лирические пейзажи, обогащая образ более глубоким проникновением в характер мотива. Особой поэтичностью и тонкостью живописи выделяется пейзаж "Бабье лето" (1957), с его неярким солнечным светом, опавшей золотой листвой и той особой хрупкостью сочетаний, которую принимают осенью кроны деревьев, теряющих листву. Пейзаж написан в меру обобщенно, точно найденной выразительной кладкой широкого мазка.

Настроение умиротворенности и какой-то особой внутренней сосредоточенности пронизывает чудесную картину "Зеленый кар" (1957). Опрокинута в озеро небесная лазурь. На противоположном берегу вьется дымок костра. Мягкий силуэт гор, окружающих озеро, плавающее в ущельях серебристое облако сообщают пейзажу глубокую пространственность. Очень цельный по настроению пейзаж этот покоряет зрителя искренним и задушевным лиризмом.

Поэтичным является также пейзаж "В эвенкийской тайге" (1966). Тонкие стройные стволы молодого леса устремились вверх, к свету и солнцу, переданы тончайшими отношениями зелено-голубого и серебристо-перламутрового тонов. А внизу взгорка - глыбы каменистых пород, сквозь которые пробивает себе путь горная речка. Ее поток срезан внизу рамой и несется прямо на зрителя. Создается впечатление, что зритель стоит вместе с художником на одной из глыб и любуется красивым уголком эвенкийской тайги.

В книгах отзывов многие зрители называют художника сибирским Левитаном. Ряннель любит Левитана, восхищается его творчеством. Классик русского пейзажа - один из его духовных наставников. Действительно, простотой, эмоциональностью работы Ряннель напоминает Левитана. Без обращения к опыту предшественников и невозможно овладеть художественным мастерством. И все же первое, что формирует художника - жизнь.

Как писал Паустовский, "Левитан был художником печального пейзажа. Пейзаж печален всегда, когда печален человек. Левитана делала печальным жизнь. Он был выходцем из гетто - страны местечек, чахоточных ремесленников, тесноты и скудности. Бесправие преследовало его всю жизнь, - это и вселяло в его работы печаль.

Не сопоставляя степень мастерства, отметим: у Ряннеля нет печальных пейзажей. Его жизнеутверждающий лиризм - суть его мировосприятия. Полные покоя его картины привлекают радостным, светлым ощущением. В них властвует величавая торжественность. Они всегда вызывают на выставках чувство волнения и счастья,,желание уйти из города в лес, в тайгу, на берега рек и озер, на широкие равнинные просторы, где каждый звук слышен, где легко дышится, где пленяет запах разноцветья, снимает усталость, заставляя хотя бы на время, забыться "от шума городского".

Лирические пейзажи Ряннеля мастерски написаны, тонко разработаны по композиционно-пространственному строю и благодаря сильному, глубокому чувству, владевшему художником, превращаются, как и эпические его вещи, в произведения, значительные по своему содержанию.

Говоря об этом, нельзя не сказать о небольших работах Ряннеля - этюдах. Каждому пейзажу - картине обычно предшествует написание определенного количества этюдов, в которых живописец детально, любовно запечатлевает разные настроения природы, тончайшие нюансы ее состояний, цветовых отношений. В этюдах Ряннеля мы никогда не найдем небрежных, приблизительных цветовых "нашлепков". Он слишком любит то, что изображает. Его этюды конкретны, зримы и эмоционального звучания художник достигает посредством тонкой передачи природных форм. Реальная, не выдуманная красота является для него единственной и высшей эстетической ценностью.

Написанные в поездках по краю и соседним областям, этюды художника многочисленны и своеобразны. Рассматривая их, мы видим, как тепло и трогательно рассказывает автор в этих небольших, можно сказать, картинах, о первой оттепели, предчувствии весны ("Разлив реки Кемчуг", "Весенний ручей", "Пробуждение", "Енисей. Ледоход", "Молодая зелень", "Весна на Моховой"); о знойном лете ("Летняя юрта", "Праздник света", "Калтат. Вербы", "Зеленое кружево", "Тайга в заповеднике", "Столбы"); разворачивает пестрый ковер золотой осени ("Август в горах", "Листья падают", "Конец августа"); о таинственном сверкании сугробов в морозные зимние дни ("Снежные скалы", "Морозное утро", "Сугробы в тайге", "Зимний день").

Яркость и гармония колорита, запоминающиеся композиционные находки, которые мы видим в этюдах - все это открывает новые, иногда неожиданные грани и свойства дарования Ряннеля, расширяет наше представление о творчестве живописца.

Ряннель не однажды высказывал мысль о том, что в самых простых, будничных явлениях жизни таится подлинная поэзия. И эту красоту жизни, увиденную и открытую в повседневности, он щедро несет людям и в своих небольших по размерам произведениях, которые имеют самостоятельную художественную ценность и на выставках нередко "спорят" с иными большими полотнами. Работа над этюдом обогащает художника.

Без этюдов не было бы и эпических полотен. Этюды - это повседневные упражнения, которые постоянно держат художника в "форме".

Тойво Ряннель много работает в технике акварели. Он любит этот вид живописи, хотя он очень нелегок и требует от художника безошибочного письма, ведь допущенную ошибку, как в масляной живописи, в акварели исправить почти невозможно.

Просматривая лист за листом акварели художника, видишь, как мастерская рука охватывает различные стороны жизни природы. И сквозь каждую акварель с особой отчетливостью ощущаешь тепло души художника, его непоколебимое жизнелюбие. Ряннель освоил технику, делающую живопись сочной, насыщенной.

Он отошел от классически легкой прозрачной техники, почти все работы написаны в широкой манере "по-сырому", выразительность которых достигается активностью цвета, плотностью и материальностью тона.

Большой интерес представляют акварели и рисунки, выполненные в зарубежной поездке. Он побывал в Турции, Греции, на острове Кипр, в Египте. Возвратившись, устроил выставку своих работ. В быстрых зарисовках "на ходу" невозможно, конечно, передать характер "заморской" природы. Но в этих путевых изобразительных записках сказалась все же его острая наблюдательность. Когда Тойво Васильевича спросили, что ему там больше всего понравилось, он сказал: "Я совсем по-новому увидел там Саяны. Родная природа ближе к сердцу и острота ощущения ее во много раз возрастает, когда оказываешься вдали от нее."

В Красноярск Ряннель приехал весной 1946 года. Период этот - самый решающий в жизненной судьбе Ряннеля. Началась новая страница в биографии молодого художника.

В эти первые послевоенные годы Красноярская творческая организация как бы заново формировалась. Часть художников выбывала. Уезжали в родные места эвакуированные с западных районов страны. Появлялись возвращавшиеся с фронта. Ядро организации составляли старейшие: Д. И. Каратанов, А. П. Лекаренко, Г. Д. Лавров, К. И. Матвеева, К. Ф. Вальдман. Возглавлял Красноярское отделение Союза художников молодой график Р. К. Руйга.

Ряннель тепло был принят коллективом и сразу включился в творческую и общественную работу. Он близко сошелся с ведущими мастерами - Каратановым и Лекаренко. В постоянном контакте с опытными художниками он внимательно присматривался к их профессиональным приемам и навыкам в работе над этюдом, эскизом, картиной.

Так, очень много полезного почерпнул Ряннель у Каратанова. Их сближению способствовало и то, что они были соседями по квартире. Беседы на житейские и творческие темы в обстановке свободной, непринужденной имели важное значение для молодого художника. Со своей стороны и Ряннель сделал Дмитрию Иннокентьевичу, живущему долгое время в одиночестве, много добрых услуг. Каратанов с его богатым знанием Сибири, разносторонним талантом и личным обаянием всегда был центром творческого содружества молодых художников.

Близкое знакомство с Каратановым, приверженцем правды в искусстве, хранителем и продолжателем реалистических традиций своего знаменитого земляка и учителя В. И. Сурикова, не могло не повлиять на Ряннеля.

Данью уважения молодого художника к Каратанову и его творчеству была написанная им краткая монография о творчестве Дмитрия Иннокентьевича (Красноярск, 1948). Это было первое исследование о большом сибирском художнике.

В последующие годы Ряннель не один раз вспомнит о Каратанове и назовет его своим учителем: "Добрая половина нашего большого коллектива красноярских художников училась у Каратанова: кто в рисовальных классах, кто в мастерских товарищества "Художник". Дмитрий Иннокентьевич был настоящим педагогом, Он учил нас как-то незаметно, без нажима, он никогда не обижал нас своим превосходством. Он был на полвека старше и опытнее нас, но странно - мы не чувствовали этой разницы. Мы запросто заходили к нему на чай. Каратанов был на высоком уровне дружен с нашей природой; он слышал и видел ее аналитически тонко. Не нарушая первозданной гармонии, изучая ее ритмы и движения, он создавал очень "каратановскую" сибирскую природу на своих полотнах. Он искал общения в образах и потому его пейзажи были дороги всем. Он учил всех, и художников в том числе, чувству прекрасного."

Ученик В. И. Сурикова, И. Е. Репина, А. И. Куинджи, Каратанов вошел в сибирское искусство как крупный художник-реалист. Его дарование широко проявилось в различных жанрах - пейзаже, портрете, жанровой и декоративной живописи и графическом искусстве. Произведениям его присущи большая правда и человечность образов, яркое своеобразие творческого почерка.

Не только красноярские, но и многие художники других сибирских городов прошли его школу, испытали прямое или косвенное влияние.

Уроки Дмитрия Иннокентьевича не привели Ряннеля к подражанию "каратановской" манере. Путь Ряннеля - свой, не заимствованный, не придуманный, а естественно порожденный личным дарованием, темпераментом и мировосприятием. "Сама природа предлагает композиционные решения, учит меня молча, терпеливо: чувствуй, запоминай, выбирай самые выразительные сочетания красок, способные взволновать твоих зрителей, позвать в безграничный мир красоты, будить в них чувства добрые, гордость за свою землю, за свой дом.

Эти высказывания художника объясняют очень важную особенность его творческого кредо.

Ряннель твердо шел дорогой реализма, смело вторгаясь в жизнь, черпая из нее краски и образы.

Вот что он говорит о новаторстве и традициях: "Отказ от традиций и их развития, - это удел бесталанных, неспособных быть на гребне поступательного развития. Это трудно. У кого-то не хватило характера, кому-то в "новаторстве" виделась легкая слава... Меня обвиняют иногда в приверженности к "передвижничеству". Да, я за демократическое искусство, я пытаюсь в силу своих небольших возможностей развивать эти традиции, не теряя связь времен."

Думается, здесь сказалась школа Каратанова, и творческие заветы и наследие Сурикова, которые красноярцы бережно хранят и в меру сил своих развивают на родной земле.

Шло время, постепенно Ряннель приобщался к таинству творчества, постижению художественного образа. У него, всегда собранного, всегда внутренне уравновешенного, в его творческой эволюции не заметно скачков, увлечений различными модными течениями.

Свои первые работы "Август в тайге", "Река Сухой Пит", "В долине Вангаша", "Охотничья избушка", "Усть-Питское" (все 1946 г,) Ряннель показал на краевой художественной выставке, посвященной тридцатилетию со дня смерти. В, И. Сурикова. Это были виды мест, где художник побывал с геологической партией. В небольших, написанных маслом пейзажах звучало очарование "тихих" встреч художника-лирика с природой. В них чувствуется любовь к цвету и стремление передать через природу свои переживания.

В этих работах принцип композиционного построения холста, колористическое решение целиком базируется на наблюдениях окружающего мира.

Все изображается в том именно состоянии, какое наблюдал художник. В дальнейшем с ростом мастерства Ряннель научился обогащать образы природы и поэтическим ассоциативным смыслом.

Совершенствование шло различными путями. Были занятия на творческих дачах, поездки за рубеж.

В первые послевоенные годы в Москве при "Всекохудожнике" была организована Центральная студия повышения профессионального мастерства художников. Для руководства студией были приглашены А. М. Герасимов, Б. В, Иогансон, лекции по истории искусств читал И. Э. Грабарь. В 1947 году Красноярской организацией Союза художников в эту студию был направлен и Тойво Ряннель. Учеба в студии дала ему много. Его работы, выполненные во время учебы, получили высокую оценку.

В 1947 году в Новосибирске открылась межобластная художественная выставка, посвященная тридцатилетию Великой Октябрьской Социалистической революции. В ней приняли участие творческие коллективы Западной и Восточной Сибири. Активно выступили художники Красноярска. Т. В. Ряннель показал пейзажи "Утро в заповеднике", "Копьева грива", "Охотничья избушка" (все 1937 г.). Они проникнуты лирическим настроением, нежное чувство к природе передано свежими красками. Особенно выделялся на выставке пейзаж Ряннеля "Охотничья избушка". Прижавшись одной стеной к лесу, стоит она маленькая, темная, но согретая сердцем художника.

Важным и памятным для Ряннеля был 1948 год. Его активное и успешное выступление на межобластной выставке и на очередной краевой, посвященной столетию со дня рождения Сурикова, было оценено зрителями и критикой. Он был принят в Союз художников СССР. Стал полноправным членом профессиональной творческой организации.

Чтобы глубже понять творчество Ряннеля, следует отметить, что две грани таланта художника - живопись и слово - оказываются в близком родстве и очень схожи по своим характеристикам.

Лирическое восприятие окружающего подготовлено давним пристрастием Ряннеля к поэзии.

Он пишет стихи, правда, неохотно публикует их; изредка, по настоятельным просьбам друзей-писателей попадают они в местную печать.

"Живопись и поэзия живут во мне рядом, - говорит Ряннель, - у них много общего, но есть и непримиримая специфика материала. Живопись не требует перевода, Я мог, мысля по-фински, написать те же сибирские свои картины. Средства поэзии - это язык национальный. От финского языка я оказался оторванным. Русскому языку учился по книгам, и получилось, что мой поэтический язык оказался вторичным, я не постиг той глубины, которая естественна для поэтов русских, то есть я оказался без той глубинно-языковой платформы, без которой настоящей поэзии не может быть. Поэтому не стремлюсь к публикации своих стихов. Поэзия всегда остается со мной.

Выход своему литературному дару Ряннель дал, обратившись к прозе, публицистике. В периодической печати - журналах, газетах систематически появляются его очерки. В них автор затрагивает различные житейские и творческие проблемы, рассказывает о беседах и встречах с интересными людьми - первооткрывателями, строителями, оленеводами и рыбаками Севера.

Интересные наблюдения мы находим в очерке "Эвенкийские встречи", напечатанном в журнале "Москва" (1984, М'- 3). Здесь можно найти и описание характерных особенностей суровой природы, с растущими на скалах и каменных россыпях сибирскими лиственницами и елями, чудом выстоявших на скудной почве, на вечной мерзлоте под напором порывистых ветров. И восхищение красотой предвечернего часа, настраивающего на созерцание, когда слышишь только тишину да редкое щелканье глухарей.

Но не одна природа интересует художника. Он внимателен к людям Севера. Вот слушает он о житье-бытье старого эвенка. В его словах грустное сетование, что не идут молодые в пастухи, стесняются "непрестижной" профессии, уезжают в города...

В Эвенкии у Ряннеля зародилась мысль написать картину о Тунгусском метеорите. "Хотел, - говорит художник, - извлечь из эха этого загадочного взрыва, прогремевшего 30 июня 1908 года над эвенкийской тайгой, нечто романтическое. Но картины не получилось, я не сумел перевоплотиться в фантаста. Остались натурные этюды и добрые воспоминания о людях, которые в тот год работали в эпицентре тунгусской катастрофы. Это были в основном москвичи, молодые ученые и студенты. Начальником экспедиции был Владимир Кошелев - молодой разносторонне образованный специалист. Выл там и Георгий Гречко, будущий прославленный космонавт."

По материалам эвенкийских поездок, а их было несколько, Ряннель написал ряд пейзажных картин и портретов.

Были очерки о поездке в Ливан, Египет, на Кипр, Алжир, Художник отмечал красоту и своеобразие природы этих стран. А закончил повествование словами: "Но любовью и привязанностью всегда и навсегда оставалась Сибирь от Мунгун-Тайги на юге до островов Северной Земли."

В своем творчестве Ряннель лишь изредка обращается к портрету и бытовой живописи. Главное место занимает пейзаж. Он верит в возможность этого жанра пробуждать в людях высокие патриотические и эстетические чувства. Родная природа для него - богатейший источних глубоких переживаний и неожиданных открытий. Даже в годы, когда некоторые критики утверждали, что пейзаж есть отступление от современности, отказ от общественной роли искусства ради ухода в личные переживания художника... Но время шло, и подобного рода теории отвергала сама жизнь. Значение пейзажной живописи особенно утвердилось в годы Великой Отечественной войны, когда солдаты шли сражаться за дом, Родину, милые их сердцу дубравы, поля и реки, в них они видели символы Родины.

Так, с первых шагов творческой деятельности Ряннель показал себя художником зорким, наблюдательным, идейно целеустремленным. Это делает его пейзажи человечными, современными. Пишет Ряннель быстро, умеет добиться точности при передаче фактуры, гармонического сочетания тонов, материальной сущности предметов. С точки зрения технического исполнения многие вещи написаны легко, артистично. Но это на сторонний взгляд. Для художника же довести вещь до завершенности и удержать при этом настроение мотива, чистоту и свежесть красок сложно и удается не всегда.

Творческие успехи, которых достиг Ряннель в первые годы, не снизили энергии поисков, не "усыпили" его. Он ставил перед собой все более сложные задачи. У него появилось естественное желание шире познакомиться с краем, соседними областями, их природой, ошутить биение пульса жизни. Он едет в Игарку, в низовья Енисея, в Саяны, в Туву, а позднее в Хакасию, Кузнецкий Ала-Тау. Многие из этих путешествий были сложными, трудными, опасными. Походы совершались и в места, где редко бывал человек. Ряннель увлекал многих художников края в эти далекие смелые походы: к истокам Енисея, на его водопады и пороги, в глубину Саян, на саянские "Таскылы", хребты и перевалы.

Случалось, не все выдерживали тяготы похода. Бывали моменты, когда отдельные участники, предвидя опасность, высказывали желание уйти с полпути. Ряннель был в таких случаях тверд. Вот отрывок из путевого дневника плотового сплава по Подкаменной Тунгуске: "Наш плот - не каторга. Наш отряд - не плен. Каждый кто хочет, может уйти, но... После того как пройдем пороги и приедем в населенный пункт, где есть рация и представители власти. Готов освободить любого от общих работ, если непосильно и тягостно, только не стоните, не ворчите, не дуйтесь, не навязывайте свое безволие другим. Может случиться непредвиденное, и мы очень нужны будем друг другу."

Этот штрих из путевых записей Ряннеля характерен для него во многих отношениях, и, пожалуй, не нуждается в комментариях.

В июле месяце 1941 года Ряннель приехал в Южно-Енисейск Красноярского края. Долго искать работу не пришлось. Его хорошо знали в райкоме комсомола. Отдел школ райкома направил его в районо. Там предложили работу учителя рисования и черчения в школе, где до отьезда в Омск он учился сам.

"Два года работал в школе, - говорит Ряннель, - с ребятами хороший контакт получился. С особой охотой занимался в неурочное время с рисующими ребятами. Старался их учить так, как меня учили."

Но были причины, которые не могли удержать Ряннеля на педагогическом поприще. Получив в училище необходимые познания и навыки самостоятельной работы, вкусив "сладкий плод" творческого труда, Ряннель искал возможности постоянного, близкого общения с природой. Он хотел целиком отдать себя во власть ее торжественной красоты, величия горных хребтов, безмерных широких пространств, пройти эту "школу природы". Молодой художник уже осознал, что природа является первоосновой избранной им профессии художника-пейзажиста. Поэтому с большим удовлетворением Ряннель принял приглашение Енисейской топо-геодезической экспедиции треста "Золоторазведка". Был рабочим, десятником на строительстве пунктов триангуляции.

Быстро освоил топографическое черчение, инструменты и ведение полевых журналов. Через год был аттестован как младший техник, а потом и как техник.

"Жил я с отрядом, - рассказывает Ряннель, в тайге в палатках от снега до снега, часто менял стоянки. Такое общение с природой было мне по душе. Был у меня этюдник и грунтованный картон. Писал я вполне серьезно и долго."

Специфический характер работы позволил Ряннелю наблюдать природу в любое время суток и при различных ее состояниях, начиная с самой ранней весны, когда природа пробуждается и тайга постепенно начинает надевать свой летний наряд, до поздней осени, когда она расточительно отдает человеку свои дары и поразительную чуть грустную красоту. И Ряннель писал и рисовал, маслом и акварелью, "купаясь" в этой первозданной красоте.

Костры и палатки, зори и закаты, повседневное вживание в предметный мир своих будущих произведений - таким было романтическое начало длительной творческой практики художника.

За годы работы в экспедиции у Ряннеля накопилось очень много рисунков, акварельных листов, этюдов маслом. Они показывали, что художник объективен в передаче того или иного мотива, уголка природы, но в то же время среди многих были и такие, в которых заметны не только острый взгляд и уверенная рука, но и поэтическая душа художника-лирика. В целом этюды говорили о художнике думающем, ищущем свой язык. Уже в ряде этих ранних вещей наметились особенности живописной манеры художника, отличающейся оригинальностью композиции и смелостью живописных решений, передающих порой сложные состояния природы.

Жизненные наблюдения, запечатленные Ряннелем в этюдах и композиционных эскизах, пусть еще не во всем совершенных, очень помогли ему впоследствии при работе над большими картинами.

Два года учебы в художественном училище могли дать лишь начальные азы профессиональной грамоты, поэтому все творческие годы проходили у Ряннеля в упорной работе над собой, в изучении природы, натуры, постижении опыта мастеров, в стремлении всегда и всюду идти в ногу с жизнью своей страны. Он работал со всей одержимостью молодости, со всей силой влюблённости в красоту жизни, раскрывавшейся перед ним во всем ее живом, чувственном очаровании. Последовательное изучение натуры принесло Ряннелю большие достижения в области живописно-пластического мастерства, сформировало его художественные принципы.

Toyvo V. Ryannel was born on 25 October 1921 in the village of Tozerovo in the Toksov District of the Leningrad Region. From 1928 to 1931 he went to Finnish national school. In 1931 his parents moved to the Krasnoyarsk Territory where he went to school in Kirovsk and Yuzhno-Yeniseisk. From 1939 to 1941 he was a student of Omsk Art School. From 1941 to 1943 he worked as a school teacher of drawing in Yuzhno-Yeniseisk, from 1943 to 1946 as a technicial-geodesist with the expeditions of "Zolotorazvedka" trust of the Ministry of Non-Ferrous Metallurgy. In 1946 Ryannel for the first time took part in the professional art exhibition in the memory of V. Surikov in Krasnoyarsk. From 1946 to 1948 he worked as a teacher at V.1. Surikov Krasnoyarsk Art School. In 1947 he became a member of the USSR Union of Artists. Not once he was elected to work in the governing body of the Krasnoyarsk Branch of the RSFSR Union of Artists, in the art council, in the territory and zone exhibition committees. Since 1953 Ryannel has been taking part in Republican and All-Union exhibitions. The artist's works have been reproduced in such magazines as "Yenisei", "Sibirskiye Ogni", "Ogonyok", "Smena", "Iskusstvo", "Tvorchestvo", "Khudozhnik", they were also published abroad. Some picture cards and wall reproductions were published in many copies by the "Sovetsky Khudozhnik" publishing house. A book of water-colours and drawings of the Yenisei, "Ulug-Khem - Yenisei - lonessy", was published in Krasnoyarsk in 1970.

Ryannel has written a number of essays about the work of artists, exhibitions, his own travels, which were published in such newspapers as "Krasnoyarsky Rabochy", "Krasnoyarsky Komsomolets", magazines "Yenisei", "Sibirskiye Ogni", "Vokrug Sveta". The essay "Artist Karatanov" was published as a separate edition in Krasnoyarsk in 1948. In 1974 Ryannel was awarded a title of Honoured Artist of the RSFSR.

The artist's works are exhibited in the picture galleries and art museums of Yakutsk, Chita, Irkutsk, Krasnoyarsk, Novosibirsk, Kemerovo, Barnaul, Norilsk, Omsk, Oktyabrsk, Oryol, Tula, Kursk; some of them belong to the exhibition stock of the Ministries of Culture of the Russia.

The paintings, water-colours and drawings presented here were created in different periods of the artist's life but they are all united by their subject, Siberia.

Every picture reflects years of hard work and numerous tireless travels to the most remote and almost inaccessible regions of Siberia.

It is not necessary to enumerate all these travels here. The artist himself depicted them in his essays, they were described in press in connection with his personal exhibitions which have been held all over the country since 1959. Of special interest are his travels in the Sayan Mountains. The role of the Sayans in Ryannel's art cannot be overestimated. He keeps going there nearly every year. The subjects of many pictures were conceived there. The Sayans have also made him a master of original colours. "I don't regard myself as a pioneer of the Sayans", said the artist, "but I have tried to see them in my own way. They served me as a field of establishing my aesthetic programme."

Ryannel works in different genres but most widely known is he as a landscape painter. It is by means of landscape that he most often addresses people, revealing as he does his civic position, his philosophical and aesthetic criteria.

Still at the beginning of his artistic career the painter developed his own way of painting characterized by subtle sentiments, new and original composition, daring colours reflecting various, sometimes complicated, states of nature. It was lyric painting, mood landscape, in which the artist showed his admiration for Siberian nature and for the people creating new life there. This was how people saw the artist at Republican and All-Union exhibitions in the 50s.

By and by the motif of magnificent virgin nature and heroic being of our contemporaries was getting more and more pronounced in Ryannel's pictures. He used his increased mastery and experience to show new, rapidly developing Siberia, rich spiritual life of his contemporaries. Of particular importance for the artist is a great Siberian river, The Yenisei, which is a symbol of everlasting might of nature and great deeds of the man. Striking changes that took place on the Yenisei in the 50s affected everything and everybody. They awoke enormous potentials concealed in the unbounded space, changed the tempo of life. The Yenisei means a lot of different things for Ryannel. These are the places V. Lenin was at during his Siberian exile, the Upper Yenisei where it is extremely rapid and its boundless overflows in the North, new towns, the centre of the vast territory, industrial and cultural Krasnoyarsk, giants of power engineering, and man-made seas. "I have been nursed by the Yenisei land. I am growing together with it as a man and as an artist, I share in its heroic past and present," the artist's words are confirmed by his hard work which has made him one of the leading landscape painters in Siberia. He is considered to be one of the founders of thematic landscape, so-called contemplation landscape.

In the mid-50s in Ryannel's art appeared an epic motif evoked by the desire to philosophize on his observations. The landscape, in which the pulse of life was getting stronger and stronger, became a logical result of his developing other image-bearing and expressive means of painting. The tendency can be traced in the pictures "Domes of Erlig-Khan" (1955) and "The Earth of the Yenisei" (1958). Both pictures represent the development of the tendency to create a generalized image of Siberian nature but they were not devoid of elaborated details. A more perfect stage was creating the picture "Mountain Pines" (1 956 - 1 959). The painting is genuinely monumental due to its integral composition and laconic colouring. It can be a symbol of the great past and present of Siberia

One should also note that in his art Ryannel develops long-established traditions of Krasnoyarsk painting school notable for developing landscape not only in oil-painting, but also in graphic art.

Recently, quite a number of Krasnoyarsk artists have been working on creating landscapes carrying the message of historical development, harmonious relations between the past and the present: they strive to convey the national nature of psychological perception of environment by the man. It is interesting to follow the development of this subject in Ryannel's pictures. From placid meditation on life in the picture "Green Kar" (1 958) to daring attempts to attain perfection in the picture "The Path of Giants" (1 969) and further to the understanding of the perfect nature of the man living on the land in the canvas "The Heart of the Sayans" (1979) - this is the direction we should follow if we are to understand the painter's art endeavour. Ryannel never tires of searching for the plastic language, necessary expressive means for creating capacious, integral composition. Often being dissatisfied with the results of his work, the artist once and again reverts to the same subject trying to find different techniques, different pictorial states.

One of the most cherished aspects in Ryannel's art is colour. Speaking of the artist's achievements one cannot but mention his persistent search of colouring, hard work in plein air. As a result, he has become a master of various mediums, both oil and water-colour. This may account for his success as a painter and his peculiar talent various new aspects of which are still becoming apparent.

A series of landscapes of the river Mana can serve as an example of one more genre in Ryannel's art, lyrico-epic one, with his own distinctive colouring. The beautiful river has appeared before us as another revelation of the artist. It seems he has got a good results. But a restless heart of artist makes him to look for a new ways, new interesting places and new impressions.

Родился Тойво Васильевич Ряннель 25 октября 1921 года в деревне Тозерово Ленинградской области в крестьянской семье. Светлый новый дом, построенный отцом, находился за околицей деревни среди узких полей, березово-осиновых перелесков. От моря, которое просматривалось между вершин темных елей, доносился гул прибоя. Летом все цвело, сверкало, колосилось.

Родство с привольной природой вошло в жизнь с самых ранних лет. Здесь и следует искать зарождение глубоких духовных связей с природой, проявившихся впоследствии в живописи художника. Для характеристики творчества Ряннеля существенно и то, что он одарен не только как художник, но и как поэт. Соприкосновение с миром в его поэтическом обличии было питательной средой для созревания чувств.

В семье хорошо рисовал старший брат Эйно. Первые уроки Тойво получил у него. Эйно давал краски, бумагу и учил писать акварелью. Отец тоже любил искусство. "В свободное время, - рассказывает Тойво Васильевич, - он вырезал нам игрушки из дерева - то были коровы, кони, кричащие петухи и другие лоделки, выполненные в духе народного примитива и несомненно, способствовали развитию детского воображения, побуждали самого к творчеству."

В 1928 году Ряннель пошел в школу. "В школе мне дали "Книгу для чтения", - вспоминает художник. - В ней была черно-белая гравюра с картины Левитана "Золотая осень". Я обратил на нее внимание потому, что напоминала знакомое место за нашей баней. А позднее, когда увидел в цвете, то и по краскам было все точно. Так произошло мое первое знакомство с классиком пейзажной живописи."

В школе Тойво помогал учительнице оформлять стенную газету. "Рисование для меня, - говорит Ряннель, - было чем-то естественным."

В 1930 году семья переехала в Сибирь, Красноярский край. На всю жизнь запечатлелась в детской душе поездка в эти далекие неведомые края. Она была нелегкой. Товарные вагоны с двухъярусными нарами, посреди вагона - печурка. Пристанционная площадь забита народом, суета, неразбериха. Восемнадцать суток ехали до Красноярска. Затем на баржах до Стрелки и дальше до Ангаре до Мотыгино.

Там прокладывалась дорога в поселок Южно-Енисейск. Вместе с братом Федором Тойво ушел на золотые прииски. Родители с младшими братьями Суло и Веной остались строить недалеко от Мотыгино совхоз "Решающий", подсобное хозяйство для золотых приисков. Восстанавливалась и создавалась золотая промышленность.

На реке Удерей в поселке Кировском строилась гигантская драга и электростанция для нее.

На эту стройку и приехали Тойво с братом. "Техника в те годы была примитивная, механизации никакой, - вспоминает художник, - глыбы земли отвозили тачками. Рабочие жили в длинных низких бараках, спали на грубо сколоченных нарах."

В этой рабочей среде рос, воспитывался и трудился Тойво Ряннель. Десятилетним подростком в бригаде строителей он занимал "должность" помощника повара. Хотя обязанности его были несложными - носить дрова, воду, чистить картошку, мыть посуду, работать приходилось наравне со взрослыми.

Здесь Ряннель пошел в школу в первый класс. Поначалу учеба давалась трудно. Плохо знал русский язык, писал неграмотно, был упорен и терпелив.

В свободные часы рисовал все, что видел вокруг, на обрывках бумаги, на обертках и газетах: заиндевелые корявые лиственницы, остроконечную сопку за речкой Микчандай, рабочих с тачками, лошадей и двуколки-самосвалы. Очень хотелось нарисовать сибирскую зиму и послать пейзаж брату Эйно в Ленинград, но не было красок. Рисовал портреты рабочих - похоже получалось, даже заказывать стали.

Однажды, когда накопилось много рисунков, решил устроить выставку. Приколол свои рисунки к влажным бревнам барачной стены. Ждал, как отнесутся рабочие - заметят ли, обратят ли внимание.

"Было страшно, - говорит Тойво Васильевич, - когда притихшие люди стояли у моих работ. Это был тяжелый день, но это был мой праздник, моя победа над страхом, над робостью, над одиночеством в среде людской." Реакция зрителей была самая благоприятная.

Люди подходили, подолгу рассматривали рисунки, узнавали друг друга на них. "Мой праздник, как мне казалось, - говорит Ряннель, - овладел всей артелью: в тот день не ругались и не ссорились.

На меня старшие поглядывали благосклонно. Что скрывать - кружилась голова от прилива неожиданно обретенного достоинства. Я поверил в полезность моего труда - мой труд как бы поднимал меня до уровня много умеющих, выносливых, сильных людей." События, о которых рассказал художник, во многом примечательны. Мы видим, как мальчик "врастал" в жизнь с самых ранних лет. Как тяжесть той жизни не сломила, не осуровила его характер, не погасила заложенные в нем чувства красоты и добра.

Как среди простых людей-тружеников нашел он понимание и поддержку.

Пятнадцатилетним юношей Тойво Ряннелю посчастливилось побывать в 1936 году на экскурсии в Москве, которая была организована для отличников Южно-Енисейской средней школы. Третьяковка потрясла его. "Многие картины я знал, - рассказывает художник, - по книгам, репродукциям и открыткам, которыми нас всех щедро снабжали прекрасные учителя рисования. Но то, что я увидел в залах, было выше человеческих возможностей - и "Девятый вал", и "Утро в сосновом лесу", и "Над вечным покоем", и "Иван Грозный", и "Три богатыря", и "Тройка" Перова, и непостижимое "Явление Христа народу" А. Иванова. Я был подавлен и раздавлен. Я брел под вечер по длинным улицам Москвы в хвосте нашей группы молчаливый и задумчивый.

Николай Алексеевич, директор школы, понял мое состояние и утешал - купим краски и тебе и всем рисующим ребятам, - не сразу Москва строилась, кончишь школу - в Академию пошлем.

Назавтра со станции юных туристов, где мы расположились, я хотел один удрать в Третьяковку, но меня перехватил директор - нас повели в Останкинский дворец Шереметьевых... Через десять дней я начал тосковать по тайге и дому, Краски были куплены, мы возвратились домой с массой открыток и репродукций Оружейной палаты, Музея изящных искусств, Третьяковской галереи."

Первый день приезда в родные места отдан тайге. Дружная группа "москвичей" отправилась за кедровыми шишками, грибами, "погонять бурундуков", пострелять из рогаток рябчиков.

На второй день Ряннель засел за работу. Нашел кусок фанеры, проклеил соком чеснока, об этом он где-то прочитал, и написал портрет Байрона. Старался писать гладко, как крепостные мастера, работы которых видел в Останкинском дворце... А потом была картина "Папанинская льдина" - четверка папанинцев на льдине машет руками самолету Водопьянова. Она была на выставке детского творчества в Красноярске, репродуцировалась в молодежной газете. Молодой художник получил премию - 50 рублей.

"Вот тогда-то, - говорит Ряннель, - я послал письмо в Академию художеств ректору И. И. Бродскому с просьбой принять в существуюшую при Академии среднюю художественную школу. Из Академии пришел ответ, его написал профессор Любимов. Он советовал поступить в Омское или Иркутское художественное училище."

Ссыльнопоселенец Григорий Спиридонов Вейнбаум, сын надворного советника, бывший студент С.-Петербургского университета. По приговору С.-Петербургской судебной палаты 10-го декабря 1910 года за принадлежность к с.-петербургской организации РСДРП сослан в Сибирь на поселение. Водворен в дер. Подгорную Яланской волости. По прибытии в ссылку организовал социал-демократическую фракцию ссыльных дер. Подгорной, вел, но неудачно, пропаганду социал-демократических идей между крестьянами дер. Подгорной. Устраивал рефераты для ссыльных, но вскоре, разочаровавшись в составе ссыльных, бросил. Помог при побеге из ссылки ссыльнопоселенцу Валику Дегтю, передав ему полученную им от невыясненного лица 5-летнюю паспортную книжку, с которой Деготь бежал. Имеет связи с "Парижским комитетом помощи ссыльным", получает от него деньги через Валика Дегтя, которые и распространяет между ссыльными. Знает несколько языков: французский, немецкий, болгарский, латинский, греческий, несколько наречий Балканского полуострова (мать у него болгарка) и отчасти английский язык. Человек развитой, весьма конспиративный, пользуется уважением ссыльных. Отдельного корпуса жандармов ротмистр (подпись неразборчива)

Звездных часов в этой жизни тысячи. И черных дней - тысячи (два ареста, два следствия, питерская тюрьма "Кресты", лагерь под Актюбинском, Норильлаг, не считая нескольких лет тяжелой болезни глаз на исходе жизни).

Впрочем, известные в истории звездные биографии несравненно тяжелее. В чем же Урванцев совершенно уникален - дожил до осуществления почти невероятного, увидел плоды, полученные от брошенных им в почву семян.

Перечислим ставшее хрестоматийным, по крайней мере, в Норильске. Все началось с Нулевого пикета - вбитого в землю кола на будущей улице Горной. Вряд ли можно было предположить в 1919-м, что здесь (двадцать лет не пройдет) проложат улицу, пусть поселковую, а там, внизу, у синего озера, вытянутого в широтном направлении, когда-нибудь поднимется набережная Урванцева.

Все началось с первой, второй, третьей, четвертой, пятой урванцевских экспедиций на юг Таймыра. С анализов рудных образцов в петроградских лабораториях. С инструкции заведующему разведкой Норильского угольного, медно-никелевого и графитового месторождения горному инженеру Урванцеву: "Для осуществления предполагаемых работ, которые надлежит вести также в начале и в конце зимы, когда то позволят климатические условия, предлагается вам возвести необходимые жилые постройки:"

Первую жилую постройку возведут в 1921-м, она сохранится и войдет в историю как "домик Урванцева".

Через 12 лет после промеров Урванцевым и Бегичевым фарватера Пясины по этой реке прошел первый караван судов с грузами "Норильстроя". Через 17 лет после определения координат Нулевого пикета к нему подошла узкоколейка от пристани Валек.

Через 20 лет после первых лабораторных анализов норильчане получили чистый никель и чистую медь, построили первую улицу нового города.

Через 30 лет после свадьбы Урванцевых Норильск (увы, до тех пор "закрытый") с большим опозданием, но официально назвали городом.

Через 35 лет после первого исследования Урванцевым и братьями Корешковыми берегов Хантайки начали строить у Большого порога ГЭС.

Урванцевы дождались большой руды Талнаха и геологического освоения - норильчанами! - Северной Земли, глубинной нефтеразведки под Хатангой и газовых дюкеров через Енисей, круглогодичной навигации в полярных морях и четвертьмиллионного жителя Большого Норильска:

Считанных месяцев не дожили до 50-летия со дня начала строительства комбината его ветераны - руководитель геологической службы (1945-1956) и один из организаторов медицинской службы.

Они ушли от нас на десятом десятке лет: Николай Николаевич - сразу после своего 92-летия, Елизавета Ивановна - не дожив полугода до такой же даты.

Их последним желанием, их мечтой было не расставаться и после смерти. И чтобы вечным приютом стала для них норильская земля.

6 июля 1985-го на Нулевом пикете при большом стечении народа состоялось захоронение доставленных из Ленинграда урн с прахом. Их поместили в одну нишу, которую прикрыла плита с удивительной надписью:

"Н.П. Урванцев (1893-1985)
Е.И. Урванцева (1893-1985) первые норильчане."

Чем пристальней вы всмотритесь в каждую из трех строк, тем ниже склонитесь перед их подвигом.

10 июля 1985 года "домик Урванцевых" стал частью мемориального комплекса, который Норильск открыл в честь первооткрывателей-первостроителей.

Еще никто не знал, что за время пришло. Что несут в себе новые слова. И что за многое будет стыдно, не исключая перенос избы в центр города - "так удобнее туристам".

Если бы они не умерли тогда, им бы не удалось уйти в другой мир счастливыми.

Он всегда стремился к надежности и точности. При любых обстоятельствах. Ошибался не раз, но не в расчетах, а в умозаключениях.

Ошибаются все, кто много на себя берет и много делает.

Подвигов за ним числится много:
Подвиг целеустремленности.
Подвиг трудолюбия.
Подвиг тщания и тщательности.
Подвиг мужества.
Подвиг предвидения.

...Что же, не бывал слабым?

Бывал. Слабым, потерянным, парализованным (обстоятельствами). А побежденным не был. Полуслепой с детства, воспитал себя победителем.

Что касается предвидения: Тут мы имеем в виду не интуицию (по крайней мере, геологическая ему иногда отказывала). Он, как никто, был скрупулезен в подготовке проектов, чужой опыт (Пири, Шеклтона, поморов, волгарей - кого угодно) знал досконально. Предусмотрительность граничила с компьютерной запрограммированностью, избавляя от множества неприятностей: Только подумайте, посчитайте: Арктика не выпустила из своих объятий "Жаннетту" Де-Лонга и "Челюскина", Толля и Седова, Русанова и Амундсена (Амундсен был близок к гибели еще на зимовке "Мод" близ Челюскина: побежал от медведицы, чего делать нельзя - догонит): Чудом избежали гибели Пайер и Нобиле. Да мало ли!

Урванцев никогда не был на волосок от смерти, не погибал:

А разве не подвиг - его долгожительство? Гены генами, конечно, с этим он пришел в мир, годом и двумя годами позже умерли его сестры - в Москве и Праге. Но я - о долгожительстве творческом, которое дается не каждому.

Выписываем два десятка имен, так или иначе сравнимых с урванцевским.

Путешественники вообще-то живут долго (еще М. Поло достиг 70). Но рядом с Урванцевым и Обручевым - никого, вне конкуренции. За ними - П. Семенов-Тян-Шанский и П. Кропоткин (кумир юности).

Р. Бэрд, Ф. Нансен, А. Норденшельд не дотянули до семидесяти: Мыслил. Жил. Вспоминал. И нам завещал думать, помнить, действовать и жить.