Фронтовиков становится все меньше. Наши дедушки и бабушки были еще детьми в те суровые военные годы. А какой виделась война ребенку, что запомнилось? Сегодня воспоминаниями о своем военном детстве делится профессор Галина Ивановна Золотухина.
Война началась, когда мне исполнилось 6 лет, и я уже была способна если не сразу понять, то накрепко запомнить, а уж потом понять, что же в конце концов произошло.
Начало войны. Мы всей семьей служили вместе с военным отцом на границе с Польшей южнее Брест-Литовска. По странному стечению обстоятельств отцу дают долгожданный отпуск, и в 11 часов вечера 21 июня 1941 года мы выезжаем из Бреста в Орел к родителям матери, где я должна была остаться, т.к. на границе было неспокойно. Начало войны застало нас на половине пути. Отец возвращается в часть (мы еще однажды видели его - он приезжал в отпуск на три дня, а погиб в 1944 году в Литве. Могила его недавно была осквернена.). Мы к вящей радости родни, которая если не похоронила, то допустила мысль о возможности нашей гибели, приезжаем в Орел.
Бомбежки. Помню, что в случае тревоги я должна была одеться, обуть ботинки, надеть калоши, взять рюкзак и идти в бомбоубежище.
Эвакуация. Бабушка с дедушкой остаются в Орле. В первый раз вижу, что мама плачет, как разливанное море, прося их поехать с нами. Многочисленные пересадки - товарняки - бомбежка на станции Лиски под Воронежем. Мать, учительница, атеистка по замыслу, крестит меня и шепчет: "Господи, помилуй". И помиловал. Живем в семье дяди в Пензе, в согласии при недостатках всего, чего только может быть мало.
Возвращение. 5 августа 1943 г. освободили Орел. Мама застыла над помещенными в "Правде" фотографиями разрушенных моста через Оку и железнодорожного вокзала. Письмо от бабушки: дед в тюрьме по пресловутой 58 статье, она тяжело болеет. Выезжаем в Орел. Не "враги сожгли родную хату", а свои при наступлении, и не сожгли, а разбомбили. Бомба попала в крыльцо.
Отчетливо помню наши игры на пепелищах, в полуразрушенных домах, зияющие лестничные полеты, первую православную церковь, в которую я вошла. Это был полуразрушенный войной храм Иверской Божьей Матери с наполовину уцелевшими стенами и фресками. И мы с подружкой бредем по битому кирпичу от стены к стене, как заправские посетители выставки.
И еще одна картина тех времен. Брат в развалинах дома нашел трубу от грамофона и дудит в нее на всю округу. Возвращается бабушка. Картинно стоит в калиточном проеме - седая, величественная, красивая - и говорит: "Конец света. Иерихонская труба".
Школа. Пишем на газетных обрывках, учебников просто нет. Тетя посылает учебники для 2-го класса, посылка приходит, но в ней вместо учебников три экземпляра романа "Как закалялась сталь".
Голодно. В школе получаем по ломтику посыпанного сахаром хлеба. Порядок везде неукоснительный. Санитарный мероприятия (особенно боятся брюшного тифа). Раз в месяц в тупики железнодорожной станции загоняют санитарные поезда, перероборудованные под бани. Тотальная помывка всего города. В каждом поезде есть вагон для прожарки одежды. Пока публика моется, одежда прожаривается. В очередной раз, зимой, у наших зимних пальто обгорают воротники. Гурьбой идем домой к нашей светлой памяти первой учительницк Марии Ивановне. У нее дружно пьем морковный чай, а она тем временем кромсает свое старое бархатное платье нам на воротники.
Апофеоз войны с точки зрения нашей семьи.
- В семье отца было вместе с ним шестеро детей. Четверо погибли.
- Дед был убит в 1943 году в тюрьме сокамерником-уголовником.
- Имущество осталось на границе, а его остатки уничтожены бомбой в Орле.
День Победы на нашем подворье, где жило три семьи, больше напоминал не праздник, а тризну, т.к. во всех без исключения семьях погибли отцы.
На фото: Вера Ивановна Золотухина с дочкой, 1941 г. (фотография принадлежала отцу - на обороте надпись: на память дорогому папочке от жены Веры и дочурки Гали).