Новая история

Пущин Михаил Иванович (1800-1869) - декабрист, капитан, командир лейб-гвардейского Конно-пионерного эскадрона. Из дворян Санкт-Петербургской губернии. Брат И.И. Пущина, видного декабриста, друга А.С. Пушкина. Окончил 1-й кадетский корпус. Знал о существовании Северного общества и участвовал в совещаниях у К.Ф. Рылеева накануне восстания. Осужден по X разряду, приговорен к лишению чинов и дворянства и к отдаче в солдаты до выслуги.

М. Пущин - первый декабрист, поступивший в Енисейскую губернию. 26 июля 1826 г. он прибыл в Красноярский гарнизонный батальон, через 4 месяца переведен на Кавказ. Служил по военному и гражданскому ведомствам. После амнистии участвовал в подготовке отмены крепостного права по Московской губернии. Впоследствии стал действительным статским советником, в 1865 г. переименован в генерал-майоры и назначен комендантом Бобруйской крепости. Оставил мемуары, где описал, в частности, службу в Красноярске.

В 1898 году енисейским гражданским губернатором стал Михаил Александрович Плец. Это был опытный, образованный чиновник, окончивший Петербургский университет. Особое внимание он уделял экономическому развитию края, его внешней торговле.

Известно, что интенсивное строительство Великой Сибирской железной дороги началось с того момента, когда 19 мая 1891 года царь Николай II, в то время еще будучи наследником престола, заложил во Владивостоке первый камень в основание рельсового пути. С этого времени города Ачинск, Красноярск, Канск стали быстро экономически развиваться и заселяться. Значение дороги было огромно - она соединяла Сибирь с Европой, Китаем и Японией. Строительство пути шло невиданными темпами. Уже к 1900 году из 7112 верст к эксплуатации было готово 5062 версты. На всем ее протяжении было построено 45 мостов. Самым грандиозным и красивым считался енисейский. Немногие знают, что его основание строили каменотесы из Италии. Один из них - итальянец Рудольфи, после окончания строительства остался навсегда в Красноярске, обучая своему ремеслу сибиряков.

Как вспоминали очевидцы, дорогу строили в тяжелейших условиях. Достаточно сказать, что строительство ее ежегодно шло с 1 мая по 1 августа. Работу начинали с 4 часов утра и заканчивали в 7 часов вечера на обед и отдых полагалось в день не более двух с половиной часов. Иногда работали даже ночью, получая за то по 75 копеек. В месяц рабочие зарабатывали от 18 до 22 рублей.

Работа железной дороги на уровень жизни населения не оказывала никакого влияния. Наоборот, он резко стал падать, из многих районов одна часть сельчан бежала на новые места, другая находилась в поисках отхожих заработков. Такое ненормальное положение губернатора Плеца серьезно беспокоило. Большая дискуссия по этим вопросам разгорелась в среде членов Красноярского отдела императорского Московского общества сельского хозяйства. С обстоятельными докладами выступали Д. Головачев, А.Ф. Духович, В.Ю. Григорьев, В .Т. Волков. Они единодушно отмечали, что навряд ли где в России можно наблюдать "еще ту удивительную смесь богатства и голой бедности", которая парит в Енисейской губернии. Создавшееся ситуацию объясняли плохим развитием внутреннего рынка. По их мнению, этим внутренним рынком должна явиться сама губерния. Для его создания необходимо было развитие обрабатывающей промышленности, которое невозможно было создать без грамотной, культурной массы сельского населения, без наведения правового порядка в деревне. Члены общества считали, что только грамотный, инициативный крестьянин может обеспечить высокий уровень производительности труда на селе. Для этого они выработали целые программы, решающие финансовые, агрономические, образовательные, правовые вопросы.

Губернатор эти начинания всецело поддерживал. Не случайно поэтому в эти годы почти повсеместно в селах губернии стали создаваться бесплатные библиотеки-читальни, строиться новые школы, распространяться в большом количестве книги по рациональному ведению сельского хозяйства.

Члены общества считали, только наладив внутренний рынок, можно без боязни выходить на внешний.

И еще один вопрос, мимо которого не мог пройти губернатор Плец, - это национальный. Осенью 1899 года енисейский губернатор созвал важное заседание по обсуждению проекта преобразования местного управления коренным населением. В его работе участвовал окружной прокурор Д.В. Малинин, управляющий государственными имуществами А.Ф. Духович, управляющий казенной палатой В.В. Юрборский, непременный член по крестьянским делам Д.В. Радзевич, старший чиновник по составлению отводных записей В.Ю. Григорьев. Для обсуждения этого вопроса были приглашены чиновники, "близко знакомые с условиями инородческого быта": крестьянские начальники П.А. Львов, М.Д. Россовский и др. К работе над этими вопросами чиновничество подошло формально. Основное внимание было направлено на то, чтобы выполнить указание министра внутренних дел И.Л. Горемыкина "О скорейшем предоставлении проекта". К концу 1900 года проект Енисейского губернского правления под названием "Положение о сибирских инородцах" был представлен в Иркутск. Скорее эта была формальная отписка, которая могла мало что изменить в жизни аборигенов губернии.

1 января 1901 года Плен получил звание тайного советника и через несколько месяцев был зачислен в Сенат.

Николай Михайлович Мартьянов принадлежал к замечательному типу русских интеллигентов-подвижников, чьим энтузиазмом и самоотверженным трудом создавалась и крепла отечественная культура. Он родился 27 июля 1844 года в Виленской губернии в семье лесного объездчика. Семья жила на небольшое жалование отца, которого не хватало, чтобы дать детям хорошее образование. Мартьянову не удалось закончить гимназию, после второго класса он вынужден был покинуть ее и поступить учеником аптекаря, чтобы помогать семье.

В 1866 году он успешно сдал экзамены при Петербургской медико-хирургической академии на помощника провизора и стал работать в аптеке Царского села. Получив специальность, он мог наконец отдаться всецело своему увлечению научными занятиями. С юношеским энтузиазмом он проводил все свободное время за собиранием ботанических и минералогических коллекций, слушал лекции профессоров Петербургского университета.

В 1872 году Мартьянов получает звание провизора аптеки и переезжает в Казань. Здесь благодаря Казанскому университету, одному из старейших в стране, он находит благоприятную почву для своего увлечения естествознанием. Начинающий ученый становится вскоре членом университетского общества естествоиспытателей, выступает с научными докладами на его заседаниях, публикует свои первые статьи по результатам самостоятельного обследования местной флоры. Однако молодого энтузиаста влекла к себе природа далеких неисследованных краев, заманчивость стать их первооткрывателем. Поэтому когда он получил предложение минусинского доктора Малинина приехать и поработать в городской аптеке, то почти сразу согласился.

Минусинск ко времени приезда в него Мартьянова в 1874 году больше напоминал сельское поселение, нежели город, в статусе которого он утвердился только с 1823 года. Но, несмотря на свой провинциальный облик, город имел довольно прочные культурные традиции, заложенные еще декабристами. Поэтому Николай Михайлович нашел здесь благоприятные возможности для продолжения своей исследовательской деятельности. Первые экспедиции Мартьянова по обследованию окрестностей Минусинска дали богатый материал по флоре, минералам, археологии и этнографии. К 1876 году коллекция Мартьянова насчитывала уже 2500 предметов. Дальнейшее продолжение работы открывало блестящие перспективы, но необходимым условием для этого становилось создание центра по организации и координации научного изучения природных богатств и культурных памятников сибирского края.

К этому времени среди сибирской интеллигенции идея создания музеев как центров провинциальной науки получает широкую популярность. И Мартьянов стал ее горячим поборником. Свою страстную увлеченность он сумел передать и окружающим. Вокруг него сплотился кружок энтузиастов из местной интеллигенции и ссыльных народников. Опираясь на их поддержку, Николай Михайлович в 1877 году подал прошение о создании музея. По предложенному Мартьяновым проекту устава музей должен был стать не только исследовательским центром, но и активно влиять на экономическую и общественно-культурную жизнь края, оказывая практическое содействие крестьянскому хозяйству, местной промышленности, просветительским учреждениям.

Городская дума поддержала его предложение и поручила созданной комиссии доработать проект устава. 18 июня 1877 года устав был принят и Мартьянов был назначен распорядителем музея. Благодаря самоотверженному труду и энтузиазму его основателя музей из далекой сибирской провинции вскоре становится известным в научных кругах всей страны и за рубежом. В 1881 году вышел каталог коллекций музея.

В адрес музея идет поток писем от научных учреждений, библиотек, общественных организаций. Посылки с коллекциями музея расходятся в Гельсинфорс, Стокгольм, Вену, Падую, Москву, Петербург, Киев. С музеем сотрудничают выдающиеся зарубежные и российские ученые: П.П. Семенов-Тяншанский, Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин, В.В. Радлов, Мартин, Колонн, Тюмен.

С 1887 года музей принимает участие в выставках, организованных научными учреждениями Сибири, во всероссийской выставке в Нижнем Новгороде. В 1900 году на всемирной выставке в Париже музей экспонирует коллекцию материалов, раскрывающую перед европейцами экономические достижения и представляющую памятники истории и культуры Енисейской губернии. За участие в этой выставке музей был удостоен диплома и серебряной медали.

Во всех достижениях музея исключительно велика была роль самого Мартьянова. Он выступает не только как талантливый организатор, вокруг которого сплотилось ядро блестящих исследователей (Д.А. Клеменца, И. Аргунова, Ф. Кона, А.В. Андрианова, Н.Ф. Катанова), прославивших своими научными трудами музей. До конца жизни сам Николай Михайлович не оставлял научной работы. Им были собраны и описаны 1416 видов растений Минусинского округа. Эти материалы составили основу его монографии "Флора южного Енисея", опубликованной уже после смерти исследователя в 1923 году.

Мартьянова можно по праву считать основоположником музейного краеведения в Сибири. Устав Минусинского музея, автором которого он являлся, был положен в основу уставов многих сибирских музеев. И хотя Мартьянов прежде всего был практиком в музейном деле, но вся его деятельность была подчинена четким принципам, определявшим методы собирания и экспонирования материала. Главное, что отличало Мартьянова как музейщика, это широкий подход к пониманию целей музея как научного и просветительского учреждения. Он не ограничивался узкими рамками академической науки, полагая, что музей должен быть центром общественной жизни. Через пробуждение активного интереса к природе и истории родного края он стремился развивать в обществе начала гражданского сознания.

Своим опытом Николай Михайлович щедро делился со всеми, кто сотрудничал с музеем. И многие из них считали его своим учителем. Так, видный ученый, основатель первого музея российской национальной этнографии Д.А. Клеменц с гордостью признавался, что он - музейщик школы Мартьянова.

С момента своего возникновения музей существовал исключительно на общественные пожертвования, 75% из них составляли вклады простых горожан и окрестных крестьян. Только в 1900 году от казны было получено 1500 рублей. Сам Мартьянов 30 лет возглавлял музей на общественных началах. Но нужно было содержать семью, и поэтому он вынужден был служить аптекарем. Напряженный труд подорвал его здоровье. В 1904 году Мартьянов выехал на лечение в Крым. Но состояние его продолжало ухудшаться, и 13 февраля 1904 года он умер. Хоронил Мартьянова весь город. Его смерть была потерей не только для горожан, на нее откликнулись многие видные ученые и общественные деятели. Мартьянов всегда был скромным тружеником, подвижником российской науки, посвятившим всю свою жизнь служению истине и общественному благу.

В истории научного изучения Сибири имя уроженца Красноярска И.А. Лопатина стоит в одном ряду с выдающимися русскими учеными В.А. Обручевым, А.Л. Чекановским, И.Д. Черским, обогатившими отечественную науку блестящими открытиями.

Лопатин происходил из дворянской семьи. Отец его, пензенский помещик, переехал в Енисейскую губернию, занявшись золотопромышленностью. По линии матери Лопатин приходился внучатым племянником Виссариона Григорьевича Белинского. Детство будущего ученого прошло в Красноярске, а в 1852 году родители определили его на казенный счет воспитанником пансиона при Горном институте в Петербурге. Закончив Горный институт в 1860 году, Лопатин поступил на службу чиновником по горному ведомству при Главном управлении Восточной Сибири. Удачным началом его научной и служебной карьеры стала Витимская экспедиция, сделавшая его известным в научных кругах России.

В 1886 году Лопатин был назначен начальником Туруханской экспедиции. С этого времени его исследовательская деятельность неразрывно связана с изучением Енисейского края. Туруханская экспедиция дала блестящие результаты: впервые наряду с топографическим обследованием этого района были проведены геологические разведочные работы, которые увенчались открытием Норильского медно-никелевого месторождения. Ученый первым указал на необходимость промышленного освоения природных богатств этого района. За Туруханскую экспедицию Лопатин был удостоен ордена Владимира 4 степени.

В 1870 году Иннокентий Александрович выходит в отставку и поселяется в Красноярске. С этого времени он полностью посвящает себя научной деятельности. В 1873 году он совершает экспедицию в верховья Енисея. Ее материалы позволили существенно расширить представления ученых о стратиграфии этого района. В 1874 году объектом исследования ученого стало нижнее течение Ангары. Пройдя 600-километровый маршрут, он провел топографическую съемку и геологическую разведку Приангарья, до него практически не исследованного. В 1875 году он принимает участие в экспедиции по обследованию бассейна Чулыма, целью которой была проработка научных рекомендаций по строительству Обь-Енисейского канала. Важное значение для научного изучения Сибири имели результаты экспедиции Лопатина в бассейне Подкаменной Тунгуски, которые пролили новый свет на представления ученых о геологическом строении западной части Сибирской платформы.

Научная значимость экспедиций Лопатина тем шире, что они не ограничивались только лишь геолого-географическими обследованиями, а включали и описание археологических памятников, этнографическую характеристику русского и коренного населения Сибири. Им была собрана полная коллекция поздней бронзы, высоко оцененная выдающимся российским ученым-востоковедом В.В. Радловым. Научные труды Лопатина отличали высокий профессиональный уровень, точность и широта научного подхода.

Многолетние экспедиции подорвали здоровье Лопатина. В последние годы он все чаще вынужден был выезжать за границу для лечения, а в 1885 году он выехал из Красноярска. Но хотя постоянным местом жительства его с этого времени становится Пензенская губерния, все же Иннокентий Александрович продолжает каждый год бывать в Красноярске для ведения дел на принадлежащих ему приисках. Приезд в Красноярск в 1909 году стал для Лопатина последним. Он возвратился с приисков в город уже тяжело больным и 10 ноября скончался. Похоронили ученого на городском кладбище.

Если ты странствуешь, путник,
С целью благой и высокой.
То посети между прочим
Край мой далекий.
Там, сквозь снега и морозы,
Носятся мощные звуки;
Встретишь людей там, что терпят
Муки за муки...

Лисовский Николай Федорович (1802-1844) - декабрист, поручик Пензенского полка, происходил из беспоместных дворян Полтавской губернии. Учился в Кременчугском народном училище. В службу вступил подпрапорщиком Пензенского пехотного полка. Как член Общества соединенных славян (1829) осужден по VII разряду. После года каторжных работ в апреле 1828 г. обращен на поселение в г. Туруханск. Женился в марте 1833 г. на дочери туруханского протоирея Платониде Алексеевне Петровой, имел троих детей. Вместе с декабристом Аврамовым ему разрешили заниматься в Туруханском крае торговыми оборотами с правом поездок в г. Енисейск. В 1840-х годах был туруханским поверенным по питейным сборам откупщика Н. Мясоедова. Умер скоропостижно по неизвестной причине, будучи по торговым делам на Толстом мысу на Енисее (на 1 тыс. верст ниже Туруханска). На его имущество, якобы за недостачу казенного вина, был наложен секвестр. Могила на Толстом мысу отмечена скромным памятником.

Архиепископ Лука, в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, хотя и родился далеко от Красноярского края, был тесно связан с Красноярском и Енисейском.

В 1877 году он появился на свет в Керчи, а умер 11 июня 1961 года в Симферополе. Дед Войно-Ясенецкого был мельником, отец - фармацевтом, а Валентин после гимназии поступил на медицинский факультет Киевского университета имени Святого Владимира. С 1905 года он работает земским врачом в ряде губерний России. С 1910 по 1917 заведует больницей в Переяславле-Залесском, а потом из-за болезни жены переезжает в Ташкент. Но через два года его жена Анна Ланская скончалась от голода, оставив на руках мужа четверых детей.

В начале двадцатых годов Войно-Ясенецкий постригся в монахи и потом был рукоположен в сан епископа. Но при этом он не оставлял своей медицинской практики, выполняя ее и в местах многочисленных своих ссылок, которые преследовали его всю жизнь. 1924-1925 гг. епископ Лука провел в Енисейске, в 1930-1933 гг. - в Архангельске. 1937-й год забросил его снова в Сибирь: владыка жил и работал в Большой Мурте и Красноярске.

Он автор 55 трудов по хирургии и анатомии. Его монография <Гнойная хирургия> стала настольной книгой для всех российских хирургов. По ней училось не одно поколение врачей. Хирург в рясе, как его называли, во время войны провел десятки сложнейших операций, работая в эвакогоспитале.

Опального епископа не могли обойти вниманием власти, уж слишком заметной фигурой был он в научном мире. Помимо премий Хонтайского и Варшавского университетов за свою научную деятельность Войно-Ясенецкий имел Бриллиантовый крест на клобук от патриарха Московского и всея Руси в 1944 году, медаль <За доблестный труд в Великой Отечественной войне> (1945), Сталинскую премию 1 степени за книги <Гнойная хирургия> и <Поздние резекции при огнестрельных ранениях суставов> (1946).

Епископ Лука был человеком отзывчивым, хирургом гениальным, а священником твердым в вере. Как ни старались воинствующие атеисты сломить его, ничего не получалось. После того как даже суровые условия Енисейска, в которые попал ссыльный архиерей, не сломили его духа, а народ потянулся к нему, было решено сгноить Войно-Ясенецкого в Туруханске, куда его, больного, отправили одного, без сопровождающих, в трюме. Но и в Туруханске, стоило там появиться архиепископу Луке, духовная жизнь оживилась. Поэтому пламенные революционеры в лице 27-летнего председателя Туруханского совета решили отправить несгибаемого священнослужителя дальше на север.

Епископ отправился в сторону Северного Ледовитого океана и только чудом не замерз и не умер. В станке Плахино, четвертом по счету за Игаркой, сопровождающий, сам обессилев, объявил Луке, что место его ссылки здесь. Потянулись тяжелые дни, но ссыльный не унывал. А через два месяца его вернули в Туруханск. В 1937 году чекисты потребовали от Войно-Ясенецкого признания в том, что он: шпион. Признание это пытались выбить из священника просто - вежливый чекист пинал Луку сапогом. Вскоре последовала ссылка в Большую Мурту Красноярского края. А летом 1941 года, сразу после начала войны, Войно-Ясенецкого перевели в Красноярск и назначили консультантом всех госпиталей Красноярского края.

Осенью 1942 года владыка возводится в сан архиепископа и становится во главе красноярской кафедры. Весной 1943 года была открыта вновь кладбищенская Никольская церковь, где архиепископ Лука совершал богослужения.

Когда владыка умер, всю ночь к собору, где стоял гроб с его телом, шли люди, а днем катафалк окружили плотным тройным кольцом верующие и не позволили властям направить скорбный путь любимого архиерея по заштатным улочкам Симферополя. До самого кладбища дорога была усыпана розами.

14 августа 1868 года енисейским губернатором стал действительный статский советник Аполлон Давыдович Лохвицкий, опытный администратор, имевший за своими плечами почти тридцатилетний стаж государственной службы. В Красноярск он приехал из Якутска, где до нового назначения три года служил губернатором.

Первая неприятность у Лохвицкого уже случилась через год после его назначения: 27 августа 1869 года во время ужасной бури почти дотла сгорел Енисейск. Как говорили, пожар возник от горевшей тундры. Огонь истребил около 800 домов, хлебные амбары купцов, магазины, кузницы, почти все Церкви. Несколько енисейцев во время пожара погибло. Остались невредимыми около 200 домов и один храм.

Губернатор весь этот опустошительный огненный ураган видел своими глазами, но был бессилен что-либо противопоставить стихии. Правительственные чиновники в укор ему ставили то, что в губернии не было введено взаимного страхования селений от огня, которое в подобных случаях могло бы дать необходимые средства для ликвидации последствий пожара. Губернатор оправдывался, показывал бумаги, свидетельствующие о том, что еще в феврале 1869 года этот вопрос был отослан на утверждение к генерал-губернатору Восточной Сибири. Шло время, оно лечило раны, но выдвигало и новые проблемы. Лохвицкий как опытный канцелярский служащий старался их быстрее решить. В 1871 году ему было присвоено звание тайного советника, которое шире открывало двери в коридоры столичной власти. Так, перед Петербургом он ставил вопросы улучшения врачебной помощи инородцам Туруханского края. Положение там было ужасным, аборигены вымирали целыми родами от повального сифилиса, оспы, горячки. Он добивался для врачей Туруханского края двойного жалованья, сокращения срока выхода на пенсию. К этому его подтолкнула книга пристава из Туруханска П.И. Третьякова "Туруханский край, его природа и жители", изданная в Петербурге в 1871 году. Либеральные журналисты ее раскритиковали - в основном за то, что "Третьяков казенным слогом старается убедить правительство, что в Туруханске все в порядке". Лохвицкий же почерпнул из нее много полезных сведений.

Северные "инородцы" ежегодно продавали енисейским купцам 250 тысяч шкурок белки, 12 тысяч песца, 13 тысяч соболя и много другого ценного меха, но фабрик в крае по выделке шкурок не было и все это богатство приходилось отправлять дальше, в Европу. Пропадала бесценная красная рыба, которую инородцы не умели солить. Третьяков писал, что фунт семги в Туруханском крае стоил 5 копеек, а в Енисейске уже 80-90 копеек. Приводимые в книге цены вообще интересны: шкурка соболя стоила 6 рублей, белки - 7 копеек, волчья шкура - 3 рубля, тогда как пуд ржаной муки - 70 копеек, пуд мыла - 5 рублей, топор - 50 копеек, пуд осетровой икры - 5 рублей 50 копеек, пуд сальных свечей - 5 рублей 50 копеек.

Книга давала богатую пищу для размышлений, показывая экономические перекосы этого края, разбросанность и разобщенность его регионов. Об этом говорили и корреспонденты газеты "Неделя". Они прямо писали, что сибирское общество живет без умственных. и гражданских интересов: "Торговля и нажива - вот два термина, которые характеризуют жизнь в Сибири". Они же подчеркивали, что слухи о богатстве края совершенно не основательны, а само богатство - чисто фиктивное, ибо все эксплуатируется самым нерасчетливым образом. Сибирское население сначала эксплуатировало меха, потом золото, но все эти богатства не оставили и следа в Сибири. Журналисты подметили и такую любопытную деталь - целью всей торговли в Сибири является стремление как можно более возвысить цену на товар. Но это объяснялось еще и отдаленностью Сибири от европейских и российских рынков, что вызывало высокий провозной тариф. Поэтому, если городское население было в состоянии хоть что-то из товаров приобретать втридорога, то большинство сельского населения было лишено этой возможности и порой обходилось даже без простейших орудий труда.

В то же время местную аристократию занимали совсем другие проблемы. В 1872 году Н.Г. Чернышевский был привезен в Иркутск в кандалах. Здесь оковы с него временно были сняты и из них местные дамы каким-то образом умудрились наделать колец. В то время это были самые модные украшения, и у красноярских красавиц было одно желание - поскорее достать кольца Чернышевского.

В 1874 году Лохвицкий приветствовал появление в Красноярске первого еврейского молитвенного дома - синагоги. Через три года было создано еврейское духовное правление, которое обязано было предоставлять денежный отчет городской управе, но, как выяснилось, денег в управлении не оказалось ни рубля - казначей правления Зелман Славин, воспользовавшись бесконтрольностью членов правления, прихватил с собой всю кассу общества и скрылся в неизвестном направлении. В те годы в нашем городе проживало около 300 евреев. Они торговали, занимались всевозможными ремеслами, но особенно их влекло самое выгодное в то время дело - винокурение.

В эти же годы губернатор просит скорее решить вопрос об устройстве и лучшей организации помощи поселенцам, не способным к работе по дряхлости, болезням и увечью. "Выдаваемое им ныне пособие в 19 рублей 13 копеек в год, - писал губернатор, - крайне недостаточно на их содержание". Сам же Лохвицкий получал в год 9472 рубля 4 копейки. Его волновало состояние пересыльной тюрьмы в Красноярске, которая постоянно была переполнена и не могла вместить всех арестованных во время остановки больших партий. Был составлен проект на новое здание тюрьмы и смета на ее постройку, но Иркутск н Петербург молчали. Вместо конкретной финансовой помощи генерал-губернатор Восточной Сибири Синельников слал грозные приказания: "Прошу начальников губерний и областей строго подтвердить и наблюдать, чтобы циркуляры мои не оставались мертвыми, но исполнялись непременно".

После таких депеш Лохвицкий был вынужден постоянно бывать то в Канске, то в Ачинске, то в Минусинске. Особенно много беспорядков было найдено им в Енисейске. Губернатор лично обнаружил 12 гражданских дел, которые местной полицией умышленно были не зарегистрированы.

Губернатора постоянно осаждали просители. Особенно много среди них было ссыльных евреев, которые просили Лохвицкого о смягчении их участи.

Ревизия вскрыла и такую закономерность - чем крупней торговец, тем меньше он платит налогов, стараясь всячески от них увильнуть. В Енисейске, например, из 359 человек, в чьих руках сосредоточилась торгово-промышленная деятельность, добрая сотня торговала н промышляла без всяких документов. Многие зарегистрировали свою деятельность уже во время самой ревизии, и почти все сильно занижали свои годовые обороты. Взять, к примеру, первого богача Енисейска Баландина: ревизору оборот его лавки с мануфактурно-галантерейными товарами был показан в 75 тысяч рублей, а через самое короткое время, когда Баландин подал прошение на присвоение ему звания коммерции советника, то оборот лавки он указал в 150 тысяч рублей. Соляной склад Некрасова показал чистой прибыли 600 рублей с продажи 28 тысяч пудов соли. Между тем каждому енисейцу было хорошо известно, что соль он покупает по 50 копеек за пуд, а продает по 1 рублю 20 копеек.

Таких примеров было много. Казна несла убытки. Губернатор был не в состоянии что-либо сделать. На фоне этих финансовых махинаций местных воротил усилилась генерал-губернаторская власть и была порой даже чрезмерной. "Явившись почти единодержавной в обществе, не имевшим никаких равносильных ей правительственных учреждений, никаких общественных органов, - как отмечали журналисты, - она получила характер абсолютный, бесконтрольный и очень тяжелый для общества". В жизни губернии многое, если не все, зависело от "хозяина" и его подчиненных. Местная бюрократия непоколебимо стояла не на страже законов, а блюла свои мелкие интересы.

Если верить мемуарам украинского писателя Викентия Журавского, написавшего книгу "Польша, Сибирь и Америка", которая была издана в Лондоне в 1891 году и сразу же стала запрещенной, отношение губернатора к ссыльным было довольно жестким. Описывая свою подневольную жизнь в Енисейске, Журавскнй рассказывает, что в "Судебном Вестнике" он стал публиковать данные о вопиющих сибирских преступлениях. "Эти письма, - пишет Журавский, - читала вся Россия, они волновали всю Сибирь, сделали мое имя популярным, но в то же время чуть не свели меня в могилу: тогдашние генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Синельников, побитый ссыльным поляком Эйхмиллером (за что был убит), и енисейский губернатор Лохвицкий, оба сильнейшие взяточники и угнетатели, вдруг назначили меня в дикую Кежемскую волость, с которой сообщаются не грунтовыми дорогами, а зимой и летом по воде. Однако, - вспоминает Журавский, - ссылка в Кежму по приказу из Петербурга была отменена, Синельников и Лохвицкнй оставили меня в покое, взяв только подписку, что писать в газеты я ничего не буду. Открывалась серая, гадкая, ничтожная жизнь: видеть и не видеть, жить и не жить".

Воспоминания другого писателя (И.П. Белоконского) рисуют Лохвицкого в несколько ином свете. Иван Петрович пишет, что это был удивительный администратор. "Не знаю, каков он был по отношению к населению, но к ссыльным относился превосходно. Не говоря уже о том, что благодаря ему Красноярск не был исключен из перечня пунктов поселения государственных преступников, он беспрепятственно принимал нас, беседовал наедине, выдворяя "бравого" полицеймейстера Воронцова. Сквозь пальцы смотрел на воспрещенные ссыльным занятия, как, например, уроки, и сплошь да рядом удовлетворял письменные ходатайства ссыльных и личные наши хлопоты о переводе в Красноярск товарищей из захолустных селений".

Резко отрицательную оценку ссыльный дает другому представителю губернской администрации вице-губернатору Заботкину. В отсутствие губернатора его заместитель, часто под хмельком, заставлял бить в набат, дабы проверить исправность пожарной команды. Это возбуждало горожан, и после очередной такой "проверки" его перевели вице-губернатором в Архангельскую губернию. Сохранившиеся архивные документы рассказывают, что Заботкин где-то в пути затерялся, видимо, запировал, и его даже пришлось срочно разыскивать.

Лохвицкий был человеком мягким и сердечно сочувствовал губернскому прокурору В.Ф. Долгушину, сын которого был арестован за организацию кружка революционно-демократической молодежи. Последовало серьезное наказание - 10-летняя каторга в Восточной Сибири. Прокурор хлопочет, чтобы юноше разрешили проживать в Красноярске, но его прошение не в состоянии изменить решение генерал-губернатора Восточной Сибири Анучина.

13 июля 1881 года арестантская партия, в которой был сын Долгушина, приближалась к Красноярску. Губернские и городские власти вышли ее встречать. Вместе с ними был и губернский прокурор. Когда партия арестантов подошла близко к начальству, отец и сын бросились друг к другу. Конвойные кинулись за сыном, но власти их удержали. Старик В.Ф.Долгушнн был такого же маленького роста, как и его сын, притом обладал длинною и густою, почти совершенно седою бородою, за что арестанты окрестили его "Черномором". По воспоминаниям современников, прокурор был добр и часто оказывал ссыльным существенные услуги. Сына Долгушина временно оставили в красноярской тюрьме. Используя свое служебное положение, отец добился разрешения навещать сына в тюрьме. Родственники бывали в камере арестованного чуть ли не ежедневно.

Дальнейшая судьба Долгушиных трагична. В октябре 1881 года из красноярского тюремного замка бежали двое заключенных. Организовать им побег помогла сестра Долгушина, за что была арестована и отдана на поруки родителям с установлением домашнего ареста. После этого происшествия в тюрьме начались строгости.

Долгушину запретили свидания с родителями. Это возмутило арестантов. Особенно они недовольны были поведением смотрителя Островского, который ежечасно устраивал оскорбительные обыски. Чтобы разобраться в происходящем, в тюрьму пришел губернатор Лохвицкий в сопровождении тюремных начальников. Во время этого визита арестант Долгушин подошел к Островскому и дал ему пощечину. Сына проктора вновь судили и добавили к прежнему сроку каторги еще 10 лет. В дальнейшем Долгушина высылают в Петербург, в Петропавловскую крепость, где он и умирает. В 1884 году покидает прокурорскую службу и отец Долгушина.

По словам современников, Лохвицкий был довольно грамотным чиновником и сломился к тому, чтобы Енисейский край был не хуже образованной Европы. За годы его пребывания на посту губернатора для народного образования губернии было сделано очень много. Благодаря его усилиям, 19 марта 1872 года открылась Енисейская шестиклассная гимназия, через год в Красноярске заработала учительская семинария, во главе которой долгие годы стоял выдающийся русский педагог И.Т. Савенков, чья книга "Учитель русской народной школы и его обязанности", изданная в 1900 году в Варшаве, не утратила своего научного и практического значения доныне.

1 июля 1876 года в городе Енисейске стала работать еще одна шестиклассная гимназия - мужская. 1 сентября 1878 года в Красноярске, наконец, открыла двери шестиклассная женская гимназия. Не был забыт и Минусинск, который не менее жадно тянулся к культуре. Здесь 6 июня 1877 года благодаря инициативе Н. Мартьянова открылись краеведческий музей и библиотека, а через четыре года минусинцы могли уже похвастаться женской прогимназией и городским училищем. Даже это небольшое перечисление говорит о многом, а ведь еще был открыт десяток народных училищ в деревнях и селах края.

17 мая 1880 года император, по ходатайству красноярского местного купеческого общества, разрешил учредить, в женской гимназии стипендию имени тайного советника Лохвицкого. Аполлон Давыдович в эти годы был в зените славы. Но неожиданно фортуна стала ему изменять. В апреле 1881 года, как мы знаем, в Красноярске произошел страшный пожар. Многие стали доказывать, что это дело рук ссыльных, поползли слухи, что Лохвицкий им покровительствует. Дело принимало скандальный оборот, и в мае 1882 года Лохвицкий покинул Красноярск, оставив после себя разговоры в толпе как о губернаторе "от пожара до пожара".

В истории российского освободительного движения первой половины XIX века дело участников кружка петрашевцев стало едва ли не самым громким после следственного процесса над декабристами. Организатором и душой кружка был Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский, личность незаурядная, выделявшаяся своей одаренностью даже на фоне таких выдающихся деятелей и членов кружка, как Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Н. Плещеев, Н.А. Спешнев. Вместе со своими сподвижниками Михаил Васильевич в 1849 году был приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой.

Пребывание в Сибири стало для петрашевцев суровым испытанием. Для Достоевского приговор и сибирская каторга отозвались глубоким душевным переломом, отказом от революционно-социалистических идей, нарастанием религиозных настроений. Другие соратники Петрашевского, пусть не так резко, как Достоевский, но осудили свое прошлое, приняли науку компромисса и сумели после окончания срока каторги устроить свою жизнь, вернуться в Россию. Многие из "петрашевцев", но не сам Михаил Петрашевский. Он был уверен в своей способности идти в этой борьбе до конца. В одном из его писем читаем: "Если я однажды вступил на борьбу со всяким насилием, со всякой несправедливостью, то теперь мне не сходить с этой дороги ради приобретения мелочных выгод и удобств жизни". Однако в готовности российских граждан защищать свои права и законность у него не было уверенности. "Все мы, русские, - с горечью признавался он, - существа какие-то пришибленные, в нас всех ощутителен недостаток самостоятельности, в смысле гражданском - мы просто трусы, хотя храбры в кулачной расправе и всякой резне: В столкновениях с властью мы настолько трусливы, что даже в дружеском кругу боимся нашу мысль высказать до конца. Нам все мерещится за спиной квартальный: Мы одурены религиозным благоговением во всякой власти. На всякую административную тлю, особенно в генеральском мундире, мы смотрим как на богов-громовержцев".

Смыслом дела своей жизни Михаил Васильевич считал не только борьбу с произволом власти путем публичной огласки через печать и суды, но и воспитание гражданского сознания в обществе. Еще в Иркутске, где он проживал после отбытия каторги, Петрашевский вместе с декабристом Д. Завалишиным начал кампанию против генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева, замешанного в деле убийства на дуэли чиновника Неклюдова. За это он и был выслан в 1860 году в Енисейскую губернию. Местом ссылки ему было назначено Шушенское.

В мае 1861 года ему разрешили прибыть в Красноярск для ведения судебного дела против иркутских властей, а вскоре, благодаря хлопотам его сестры, позволили остаться в Красноярске на постоянное жительство. Отсюда он бомбардирует центральные власти и сибирские газеты своими разоблачительными посланиями.

В 1863 году Петрашевский обратился в Енисейскую казенную палату с просьбой о причислении его к сословию красноярских мещан. Но губернатор обязал Городскую Думу взять с Петрашевского подписку, что он отказывается от своих сословных прав. За отказ бунтарь был заключен в острог на месяц. Но из острога ему удалось телеграфировать в Петербург о незаконных действиях властей. Это переполнило чашу терпения губернатора, и 21 марта 1864 года последовал указ о высылке Петрашевского из Красноярска.

Михаил Васильевич очень болезненно переживал свою высылку. По его собственному признанию, она подействовала на него тяжелее, чем смертный приговор в 1849 году и каторга. Дело было не только в том, что здесь он нашел для себя благодатную среду, людей, горячо сочувствовавших идеям общественного блага. Есть все основания предполагать, что у него были определенные планы в отношении Красноярска. В свое время он отказался от предложения о побеге. Объясняя мотивы отказа, он писал: "Я этим не воспользовался по многим причинам, которые объяснять все излишне, но не могу умолчать, что в числе их на весьма видном месте стояло сознание возможности сделать Красноярск во многих отношениях примерным городом".

Петрашевский, видимо, надеялся, что здесь ему удастся развить общественное мнение в нужном направлении, опереться на него в своей борьбе с властями. "Мне представлялось, - писал он, - что в Красноярске может быть помещено сердце, если не всей России, то Сибири в том смысле, как Герцен, говоря про царствие Николая I, находил голову России в Нерчинских заводах".

Высылка Петрашевского вызвала в красноярском обществе определенный отклик. Группа женщин - Ш.Э. Латкина, О.В. Сидорова, Е.В. Бострем - выразила протест губернским властям. И хотя это не спасло Петрашевского от высылки, но было важно для него как проявление гражданского чувства. Он писал, что "такие поступки, как взрывы электричества в воздухе, всегда освежают атмосферу, низводя благодатные действия в захиревших зачатках общественных сил, возбуждают их рост: Они будят ото сна человечество и такими актами удостоверяют, что его ждет прекрасное будущее, которое сделать нашим настоящим мешает только наше невежество, наша неумелость, лень нашей мысли, наша апатия".

Енисейский губернатор хлопотал, чтобы Петрашевскому назначили местом ссылки Туруханск, но высшее начальство оказалось гуманнее и его выслали снова в Минусинский округ, сначала в Шушенское, а затем в Кебеж. Однако и здесь Петрашевский не угомонился. Он пишет свои разоблачительные корреспонденции, лечит крестьян, становится ходатаем по их делам.

2 мая 1866 года Петрашевского переводят в с. Бельское Енисейского округа, глухую заброшенную деревню в 100 верстах от Енисейска, со всех сторон окруженную непроходимой тайгой. Поселили его в доме на краю села, в тесной комнатке с земляным полом. Но Петрашевского изменить было уже невозможно. Отсюда он снова шлет свои "дерзостные писания". 6 декабря 1866 года он вернулся из Енисейска, куда ездил для разбирательства своей судебной тяжбы, а на следующее утро его нашли мертвым в своем доме: кровоизлияние в мозг. На смерть его откликнулся герценовский "Колокол": "Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский скоропостижно скончался в селе Бельском Енисейской губернии 45 лет. Да сохранит потомство память человека, погибшего ради русской свободы жертвой правительственных гонений".

Переплетчиков Николай КирилловичС 4 января 1887 года городское управление взял в свои руки молодой энергичный золотопромышленник Николай Кириллович Переплетчиков. "Начав свою деятельность писцом в канцелярии горного исправника, потом работая артельщиком на прииске, всегда отличался усиленною деятельностью, умом, необыкновенною сметливостью и энергией. Жил всегда без роскоши, вина не пил, тщеславным и гордым не был. И имея уже капитал в несколько сот тысяч, не хотел оставлять звания мещанина", - так тепло и проникновенно писали о нем сибирские журналисты.

Как и Иван Токарев, Переплетчиков сразу же отказался от жалованья городского головы. Полностью был сменен состав городского управления. Ближайшими помощниками Переплетчикова стали Г.А. Ларионов, Е.Г. Гарин, А.И. Синявин, А.С. Ошаров, городской секретарь С.И. Потылицын. Много советов городскому голове давал в это время один из самых образованных купцов Красноярска - гласный Г.В. Юдин.

При Переплетчикове город заметно преобразился. Если не хватало денег в городской казне, то Николай Кириллович на самые неотложные нужды города расходовал свои.

Народное образование всегда имело в нем горячего сторонника, не жалевшего ни труда, ни личных средств там, где начиналось какое-либо дело об учреждении училищ или о пособии учащимся. (На его деньги воспитывалось до ста человек -Л.Б.). Когда необходимо было во что бы то ни стало преобразовать уездное училище в городское 3-х классное и значительно расширить его помещения, то только благодаря участию Николая Кирилловича и личным его средствам удалось это сделать.

Городской голова организовал помощь городскому театру. Так, после технического осмотра здания выяснилось, что крыльцо у театра провалилось, печи, которыми он отапливался, пришли в негодность, железная кровля местами проржавела. На весь ремонт требовалось 1 тысяча 635 рублей. В это же время на столе Переплетчикова появилась и другая бумага, написанная завзятыми местными театралами И.Т. Савенковым, А.П. Кузнецовым, доктором Р. Пикоком, А. Еленевым, А. Даценко, четой Шепетковских. В ней говорилось: "Понимая значение единственного в городе учреждения, дающего возможность удовлетворить эстетическому чувству, и искренне желая оказать этому полезному учреждению посильную помощь, Правление музыкально-литературного общества предлагает передать театр в полное распоряжение общества, которое принимает на себя отопление, надзор за театром, немедленное исправление печей".

Вскоре по этому вопросу состоялось заседание Думы. Решение городской власти было положительным - отдать театр в распоряжение общества на пять лет с тем, чтобы оно, приняв на себя затраты на содержание театра, выполнило такие условия:

1. Получаемые средства (доход) употреблять всецело на ремонт и улучшение театра.

2. Представлять Думе копии своих отчетов по заведованию театром.

15 декабря 1887 года состоялась передача муниципального имущества арендаторам. Любопытна сохранившаяся в архиве опись. В ней значилось: стульев венских - 246, ломаных - 28, скамеек, обитых красным сукном, - 41, зеркало в фойе - 1. Таким образом, мы догадываемся, что зал вмещал до 300 человек. Причем в описи указаны и размеры деревянного здания театра (длина равнялась 20 саженям, а ширина - 8). К несчастью, в 1897 году здание театра сгорело.

Через три года, в 1890 году, неудовлетворенный состоянием театра, городской голова Переплетчиков обращается к исправляющему должность енисейского губернатора И.Д. Булатову. Он пишет: "Милостивый государь, крайне печальное положение красноярского театра, совершенно не соответствующего по тесноте, неудобствам и в высшей степени неприглядному внутреннему виду, назначению своему и той потребности в сценических удовольствиях, какая ощущается в Красноярске, побудило меня в виду недостатка средств у горожан прибегнуть к частной подписке". Предполагалось составить эскиз проекта реконструкции: устроить второй ярус, расширить фойе, построить буфет, но намеченное так и не удалось осуществить.

В краеведческой литературе как-то привыкли писать о том, что заслуга в создании городской библиотеки и музея принадлежит семьям Крутовских, Кузнецовых, Шепетковских. Изредка упоминают мецената И.М. Сибирякова. И совсем забывают о Переплетчикове. А ведь и он, находясь во главе города, приложил немало энергии и сил, да и своих личных средств, чтобы Красноярск стал, наконец, городом не хуже других своих сибирских собратьев, имел и библиотеку, и музей. Для него день 12 февраля 1889 года, когда эти учреждения открылись, как и для всех горожан, стал большим праздником.

Имя Переплетчикова в те годы было у всех на устах. Его благотворительная деятельность, кажется, касалась всех сторон жизни губернского города. Одним он давал деньги на устройство хозяйства, другим - на развитие промысла, третьим - на воспитание и обучение детей. На свои средства Переплетчиков устроил в 1891 году новогодние елки для всех мальчиков и девочек городских училищ. Будучи одиноким в делах собственных и неся при этом бремя труда общественного, он всегда заботился о несчастных и обездоленных; устроил в городе ночлежный приют, куда стекались десятки бродяг, оборванных, грязных, измученных жизнью. Здесь им давали кров и пищу, иногда одежду.

Более полутора тысяч из своего кармана выложил Переплетчиков на благоустройство города. Так, была устроена капитальная канава на Гостинской улице, где до времени службы Переплетчикова дома жителей страдали от постоянного затопления, а горожане подвергались серьезной опасности заразиться от испарений этой непросыхающей местности. Одним из первых он обратил серьезное внимание на благоустройство городских окраин. Ни для кого не было секретом, что от обвалов берегов Качи страдали близлежащие дома горожан, летом возле них экипажам нельзя было проехать - они утопали в грязи. Решить эту проблему взялся Николай Кириллович, потратив на это несколько сот рублей из личных средств. Устраивает он и несколько печей для сжигания навоза и нечистот.

Чтобы уменьшить в городе преступность, городской голова решил улучшить его освещение. Не дожидаясь, когда городская казна пополнится новыми доходами, он на свои сбережения освещает две улицы - Гостинскую и Благовещенскую, открывает первый аукционный зал для продажи недвижимого имущества. Переплетчиков принимает конкретные меры по улучшению работы пожарной части, строго наказывает тех жителей, которые не выполняют решения Думы, принятые сразу же после апрельского пожара 1881 года (запрещение курить во дворах и наставлять самовары в нежилых помещениях, а также топить печи и плиты, когда в городе сильные ветра, с 5 вечера до 3 часов утра).

Переплетчиков постоянно заботился о сохранении природных городских лесов. Человек открытый, доступный в обращении и богачам, и бедным, он был в городе многими по-настоящему любим. Перенеся тяжелый инсульт, Переплетчиков по собственному желанию уходит в отставку и в ноябре 1891 года слагает с себя должность городского головы.

В январе 1892 года в Красноярске открывается ломбард (как говорили в старину, тайный друг молодежи), начинается установка телефонных аппаратов. Сначала решили устроить телефонную связь между участками полиции, тюрьмой, пожарной командой и главнейшими административными учреждениями города. Уже не будучи городским головою, Николаи Кириллович пожертвовал городской управе 2 телефонных аппарата с принадлежностями, 4 слуховых трубки, 10 мотков проволоки и 500 штук изоляторов.

17 июля 1893 года Переплетчиков в возрасте 42 лет от вторичного инсульта скончался. По воспоминаниям современников, в похоронах его принимали участие почти все жители Красноярска. В Красноярском краевом архиве сохранилось свидетельство о присвоении ему звания почетного гражданина Красноярска. Похоже, что эта более чем заслуженная им награда при жизни так и не была ему вручена. Зная, что смерть не за горами, Переплетчиков завещал 25 тысяч рублей Обществу попечения о начальном образовании. (Благодаря этой материальной поддержке оно заработало в полную мощь и смогло помочь тысячам детей из бедных семей получить начальное образование - Л.Б.), 15 тысяч мещанину Василию Сидоровичу Синельникову, благотворительному обществу пожертвовано 25 тысяч рублей. Еще 15 тысяч - городской лечебнице. Всего же у Переплетчикова осталось имущества на сумму около 700 тысяч рублей.

17 мая 1882 года губернию стал возглавлять генерал-лейтенант Педашенко. По воспоминаниям очевидцев, это был пожилой человек, небольшого роста с приветливой внешностью, умевший держать себя всегда без лишней бюрократической помпы, очень просто. В службе Педашенко находился с 1851 года, сразу же после окончания Первого московского кадетского корпуса. Все давалось ему легко и быстро. Уже с 1866 года он был назначен амурским генерал-губернатором, где за 8 лет сумел многое сделать, за что и получил чин генерал-лейтенанта. Затем два года губернаторствовал в Чите и, наконец, с 1882 года его ждала Енисейская губерния. В Министерстве внутренних дел Ивана Константиновича ценили, и часто довольно большую часть времени он проводил не в Красноярске, а в Иркутске, временно исполняя там должность генерал-губернатора Восточной Сибири. Между тем и новый губернатор не в состоянии был изменить экономическую жизнь края. Правда, некоторые потуга были. Например, с 1882 года началось строительство Обь-Енисейского канала, который должен был соединить две великие реки. Более 20 лет сюда ежегодно вкладывались значительные финансовые средства, которые так и не смогли окупиться - канал был неправильно спроектирован и его пришлось закрыть.

Из-за плохих дорог жители губернии не могли в больших количествах продавать свой хлеб иркутянам, поэтому нет ничего удивительного в том, что львиная доля урожая пшеницы шла на приготовление спирта. Ежегодно 12 винокуренных заводов губернии потребляли до 602360 пудов зерна (примерно одну четвертую часть всего выращенного урожая за год).

Получалось так, что в Сибири не знали, что делать с хлебом, а в Петербурге не знали, где его можно купить даже за большие деньги. По словам золотопромышленника Базилевского, с этой обстановкой быстро разобрались американцы. В 1880 году на морском транспорте они привезли в Петербург столько хлеба, что стали продавать его на 30 процентов ниже российского. По этому поводу в одном из писем Базилевскнй с горечью написал, - "дождались..."

Всю нелепость сельского хозяйства в Сибири понимали сами крестьяне. Один из них, наиболее интеллигентный и грамотный, Федор Федорович Девятов из села Курагино писал: "Мы живем в центре самого величайшего материка на нашей планете: ни одного морского порта ближе 5 тысяч верст от нас нет, и как бы ни дешев провозкой тариф, наше сырье в виде зернового хлеба никогда его не выдержит, разве тогда устроится наш хлебный экспорт, когда изобретут воздушные корабли (а я в это верю)". Развивая и дальше свои мысли, Девятов подчеркивал, что в губернии нет "хороших крупчатых мельниц, не только стеариновых, но и простых свечных и мыловаренных заводов (нередко эти продукты привозятся из Томска), нет хороших кожевенных и овчинных заводов, изделий из шерсти, минусинские каталки - пародия, с которыми гонят с базара. Прекрасно родятся здесь лен и конопля, но ни холста, ни канатов нет, и все рыбные снасти привозные. Ни обработки дерева на смолы, скипидар и других продуктов при всем изобилии лесов нет, да, прямо сказать, ничего нет. Поэтому на первой очереди стоит улучшение обрабатывающей промышленности". Написаны эти слова более чем сто лет тому назад, но как актуально они звучат сегодня.

Наиболее трудной была крестьянская жизнь, которая в основном зависела от капризов природы. Пища была однообразной. Например, большинство селян Минусинского края в основном уподобляли ржаной хлеб, пшеничный ели только зажиточные семьи. Мясо минусинцами употреблялось в изобилии, преимущественно в свежем виде. Молочные продукты были в достатке у всех крестьян. Рыба в рационе питания занимала незначительное место. В постные дни главнейшие виды пищи составляли овощи: капуста свежая и кислая, картофель, репа, брюква, свекла, грибы, лук, чеснок. В большом употреблении была ячневая каша, особенно в скоромные дни. Сахар и мед минусинцами употреблялись редко, в основном эти сладости стояли на столах у богатых крестьян. Зато черемши хватало всем - в то время это было самое лучшее гигиеническое лекарство.

От тараканов освобождались только в жатые морозы, когда хозяева оставляли на несколько дней свой дом на вымораживание: открывали окна, наваливали на пол снег. Еще до сих пор в минусинских деревнях ходит такая легенда - будто бы у ссыльного революционера Буташевнч-Петрашевского всего за одну ночь тараканы съели целую пару сапог.

Сибирская молодежь была бойкой и своенравной. Девушки никогда не испытывали недостатка в ухажерах, но выходили замуж, в основном, не по любви, а по воле родителей. По данным статистики, на одну невесту претендовало от 2 до 3 женихов. В среднем на тысячу населения ежегодно игралось от 7 до 8 свадеб. Так, в 1882 году в Красноярске с четырнаднатитысячным населением было сыграно 112 свадеб. В Канске - 22, в Ачинске - 51, в Минусинске - 33. Тяжелая непосильная работа по хозяйству сильно старила женщину, к 30 годам она теряла свою привлекательности. О разводах тогда вообще никто и не помышлял. На всю 58-миллионную Россию в 1879 году было расторгнуто всего 984 брака.

Материальное благосостояние населения целиком зависело не только от развития сельского хозяйства и продуктов его переработки, но и от экономики, а она вот уже несколько десятилетий подряд топталась на месте. Обзаводиться необходимыми машинами для устройства в Сибири фабрик и заводов было страшно дорого. Порой доставка из Москвы в несколько раз превышала стоимость самой машины. В губернии вовсю хозяйничали монополисты, держащие в подчинении мелких торговцев. Они-то и поднимали цены на товары все выше н выше, как тогда говорили, "нарушали условия правильной торговли". И правительство, и губернатор искали выход из этого положения.

В 1887 году англичанам разрешили беспошлинно привозить товары в Сибирь через Енисей, чтобы облегчить сибирякам доступ к пользованию предметами первой необходимости.

Журнал "Русский вестник" выступил в защиту решения правительства. Он писал, что "смотреть на Сибирь и ее население, как на свою доходную статью, не вправе никакая местность России, никакая группа промышленников. Льгота, временно предоставленная англичанам, есть в то же время и льгота для русских людей, населяющих Сибирь, потому что английские корабли не стали же возвращаться из Сибири порожними, а будут грузиться местными товарами, которым откроется доступ на рынок. Вместо того, чтобы гнить на месте за полным отсутствием сбыта, часть сельхозпродукции, рыбы н других предметов питания будут обменены на полезный товар".

Однако гладко было только на бумаге. Как подсчитал С.В. Востротин, ввоз иностранных товаров в устье Енисея не достиг значительных размеров: с 1887 года по 1896 год на территорию Сибири было ввезено лишь 100 000 пудов, в среднем по 11 000 пудов в год. Естественно, что и эта мера не могла решить всех экономические проблем. Надежды возлагались на переселенцев из европейской части России и на скорейшее проведение Великой Сибирской железной дороги. Цифры говорили, что с 1860 года по 1892 год в Сибирь переселилось 550 000 человек.

В 1889 году был издан общий закон о переселении в Сибирь на казенные земли. Для переселяющихся лиц установили отвод земли в постоянное пользование в размере 15 десятин на душу мужского пола с освобождением от податей в течение первых 3 лет, в последующие три года крестьянин платил подать лишь в половинном размере. Кроме того, переселенцев освобождали от воинской повинности на три года. Переселенцы доставляли губернатору массу хлопот, но без их помощи было невозможно освоить богатые сибирские земли.

Педашенко постоянно приходилось отвечать на бумаги с грифом "секретно". В одной из них был вопрос: "Не проживают ли евреи в губернии под видом ремесленников, не знающих мастерства?" Чиновники из столицы предупреждали губернатора, что сведения эти должны быть собираемы с чрезвычайною осмотрительностью и осторожностью, чтобы не возбудить в еврейском населении недоразумений. Дело в том, что с 1865 года Государственный совет разрешил евреям - механикам, винокурам и вообще мастерам - проживать в империи повсеместно. Вето накладывалось только на тех, кто занимался торговлей и спекуляцией.

И вот что выяснилось: в Красноярске, например, один еврей занимался выделкою прессованных дрожжей и уксуса, другой - пивоварением, третий - сапожным ремеслом, четвертый - выделкою мыла и свечей, пятый - часовым мастерством, шестой - белошвейным. Но человек, занимавшийся свечным производством, в настоящее время это ремесло оставил и ведет мелочную торговлю. Проживающие в Красноярском округе евреи - отчитывались полицейские - "преимущественно занимаются разного рода торговлею, избегая, по возможности, трудных крестьянских работ". В Минусинском округе работало всего два еврея: один был винокуром, другой - водочным мастером. В Канске работал один водочный мастер еврей. В Енисейском округе работали два мастера: один переплетчиком, другой - винокуром. В Ачинском округе работала три ремесленника: один портным, другой - пивоваром, третий занимался переплетным делом. Все эти факты отдавали черносотенным душком, вырабатывали у сибирского чиновничества неприязнь к еврейской нации, которая в вопросах ремесла и коммерции была намного расторопней русских.

Краевед Латкин отмечал, что Педашенко почти не занимался губернией. Прежде при Падалке Красноярск славился чистотой - "ныне далеко не то, и невылазные лужи и грязь".

Значительно больше могло быть сделано губернатором и в области народного образования. Тем не менее некоторые успехи все же были достигнуты. 1 октября 1883 года открылся Енисейский краеведческий музей, которому Педашенко покровительствовал особо. Самое активное участие губернатор принимал в открытии ремесленного училища им. А.К. Матонина в селе Кекур Красноярского уезда. Здесь учились мальчики 11-14 лет, окончившие курс начальной школы и желающие сделаться ремесленниками. Учились три года. Занятия начинались с 7.30 утра, кончались в 7.30 вечера. Всего в Кекурском ремесленном училище, построенном на средства купца А. Матонина, обучалось около 50 человек.

17 ноября 1885 года состоялось открытие Ачинской женской прогимназии, в том же году стала работать женская четырехклассная прогимназия в Минусинске. Губернатор сам широко занимался благотворительной деятельностью. В 1889 году он из Петербурга выслал в библиотеку Ермаковского приходского училища на 20 рублей разных книг. Вместе со своей супругой они активно участвовали в открытии краеведческого музея и городской библиотеки в городе Красноярске, которое состоялось 12 февраля 1889 года.

Педашенко оставил о себе доброе воспоминание как о губернаторе мягком, добром, незловредном.

Syndicate content